Невероятные

– В «Старом Холлисе» крысы. Почему бы тебе не переехать ко мне?

Ария яростно затрясла головой.

– Ты живешь с…

– С Мередит, – твердо закончил Байрон. – И я хочу, чтобы ты поближе ее узнала.

– Но… – запротестовала Ария.

Отец своим фирменным взглядом буддистского монаха положил конец ее возражениям. Ария хорошо знала этот взгляд – видела его, когда отец не позволил ей поехать в летний лагерь искусств в Беркширах[7] вместо дневного лагеря «Радость» при колледже Холлис, где ей суждено было четвертое лето подряд долгих два с половиной месяца мастерить бумажных кукол и бегать наперегонки с яйцом в ложке. В очередной раз Байрон наградил дочь таким взглядом, когда Ария выразила желание не возвращаться с семьей в Роузвуд, а окончить школу при Американской академии в Рейкьявике. Этот взгляд часто сопровождался афоризмом, услышанным Байроном от одного монаха, с которым он познакомился, когда работал над диссертацией в Японии: «Препятствие есть путь». И это означало: то, что не убивает Арию, делает ее сильнее.

Но, когда она представила, что ей придется жить в одном доме с Мередит, на ум пришла более подходящая фраза: некоторые лекарства страшнее, чем болезнь[8].

2. Абракадабра. Теперь мы снова любим друг друга

Эли зло смотрела на Спенсер Хастингс. Та стояла напротив нее на тропинке, тянувшейся от амбара Хастингсов к лесу.

– Ты все стараешься украсть у меня, все, – прошипела Эли. – Но этого не получишь.

Воздух полнился вечерней прохладой, и Спенсер поежилась.

– Что не получу?

– А то не знаешь?! – бросила Эли. – Читала ведь в моем дневнике. – Резким движением она перекинула через плечо белокурые с медовым оттенком волосы. – Думаешь, ты особенная? Да ты жалкое ничтожество, делаешь вид, будто не знаешь, что Йен со мной. Все ты знаешь, Спенс. Только потому он тебе и понравился, да? Потому что я с ним? Потому что твоя сестра с ним?

В глазах Спенсер отразился испуг. Ночной воздух приобрел какой-то резкий, прошибающий запах. Эли выпятила нижнюю губу.

– Боже, Спенс. Неужели ты и впрямь думала, что нравишься ему?

Внезапно Спенсер закипела гневом, руки сами собой резко двинулись вперед, толкнув Эли в грудь. Та покачнулась, оступилась на скользких камнях. Только теперь это была не Эли, а Ханна Марин. Тело Ханны взлетело в воздух и с громким шлепком упало на землю. Она ждала, что из раскрывшейся сумочки Ханны, будто из разбитой пиньяты[9], вывалятся ее косметика и смартфон «Блэкберри», а вместо этого увидела, как из Ханны градом посыпались на бетон ее внутренности.

Спенсер, с взмокшими от пота волосами, резко села в постели. Было воскресное утро, и она лежала на своей кровати все еще в черном атласном платье и неудобных трусиках-тонг – в той самой одежде, в которой намеревалась накануне вечером пойти на день рождения Моны Вондервол. На стол косо падал мягкий золотистый свет; в ветвях огромного дуба под окном невинно щебетали скворцы. Она почти всю ночь глаз не сомкнула, ждала, когда кто-нибудь позвонит с новостями о Ханне. Никто не позвонил. Спенсер не знала, хорошо это… или плохо.

Ханна. Она позвонила Спенсер накануне, поздно вечером, как раз после того, как к Спенсер вернулись воспоминания о том, как она толкнула Эли в лесу в ночь ее исчезновения. Ханна сказала Спенсер, что узнала нечто важное и что они должны встретиться на качелях в школьном дворе. Спенсер подъехала к парковке как раз в тот момент, когда тело Ханны взлетело в воздух. Она вильнула к обочине, остановила машину и бегом бросилась в лес, потрясенная тем, что предстало ее взору.

– Звоните в «скорую»! – пронзительно кричала Ария. Эмили рыдала от страха. Ханна лежала неподвижно. Спенсер в жизни не видела ничего более ужасного.

А спустя несколько секунд пикнул ее «Сайдкик»: пришло сообщение от «Э». Все еще прячась за деревьями, Спенсер увидела, что Эмили с Арией тоже вытащили мобильники, и у нее свело живот: она поняла, что подруги, вероятно, получили такое же бросающее в дрожь послание: «Она слишком много знала». Значит, «Э» догадался о том, что выяснила Ханна, – должно быть, нечто такое, что «Э» пытался скрыть, – и задавил ее, чтобы навсегда заткнуть ей рот? Наверное, так и есть, заключила Спенсер. Но ей с трудом верилось, что это случилось на самом деле. Такая жестокость просто в голове не укладывалась.

Но разве сама Спенсер не жестока? Всего за несколько часов до несчастья с Ханной она столкнула с лестницы свою сестру Мелиссу. И Спенсер наконец-то вспомнила, что произошло в ту ночь, когда пропала Эли, воскресила те забывшиеся десять минут, которые она так долго запихивала в дальний уголок сознания. Она толкнула Эли на землю – может быть, настолько сильно, что ненароком убила ее. Спенсер не знала, что произошло потом, а вот «Э», по-видимому, знал. Не далее как пару дней назад «Э» прислал Спенсер сообщение, в котором намекал, что убийца Эли прямо у нее перед носом. Эсэмэска пришла в тот момент, когда Спенсер смотрела в зеркало… на себя.