Читаем Невероятный русский полностью

Тот, у кого семь пятниц на неделе, — ветреный, непостоянный человек, бесконечно меняющий свои решения. Это нам известно. Загадочна лишь пятница. Почему не понедельник или среда? В XVIII веке пятница была свободным от работы базарным днем. В этот день заключались сделки и давались обещания через неделю привезти товар или отдать за него деньги. Про того, кто не выполнял обещания, говорили, что «у него семь пятниц на неделе».

Есть и другое объяснение, связанное с тем же базарным днём. Сделки заключались в присутствии свидетелей, нанятых за определённую плату. Если нужно было расторгнуть договор или зарегистрировать его выполнение, делалось это в присутствии тех же свидетелей в пятницу. Свидетели нередко торопили события, желая получить обещанные им деньги раньше пятницы.

В этом же смысловом ряду и семь четвергов, и все в пятницу.

Семеропо лавкам — говорят о многодетных семьях.

Засемьюпечатями — что-либо совершенно непонятное, недоступное разумению.

Семьраз отмерь, один отрежь — не грех помнить эту пословицу любителям быстрых решений.


Вспомним ещё пословицы и поговорки с числом семь:


Семеро с ложкой, а один с сошкой.

У семи нянек дитя без глазу.

Семь вёрст не крюк.

Семеро одного не ждут.

Семь лет молчал, на восьмой вскричал.

Семь лет не виделись, а сошлись — и говорить нечего.

Семь бед — один ответ.

Семь лет мак не родил, а голода не было.


А вот когда мы вспоминаем семь смертных грехов, то имеем в виду вполне конкретные: лень, гордость, гнев, зависть, обжорство, похоть, жадность.

Попутного ветра и семь футов под килем мы по привычке желаем мореплавателям. Но это означает всего-то 2,1 метра глубины — в старину для кораблей небольшого водоизмещения этого было вполне достаточно, а вот для современных огромных лайнеров — капля в море.


А вот с числительным восемь я нашла всего-то парочку пословиц:


Восемь девок, один я, куда девки — туда я.

Весна да осень — на дню погод восемь.


Что из фразеологизмов с числом девять прежде всего приходит на память? Конечно же, девятый вал! Это о чём-либо грозном, опасном, гибельном, основанном на поверье, что девятая волна во время шторма самая сильная и опасная.

Задевятерыхработать — вот это трудовой энтузиазм!

Девятьдесятых (перен.) — подавляющее большинство, почти все.


Попасть вдесятку — как и попасть в яблочко, попасть точнёхонько в цель, поразить цель.

Делодесятое — это о чём-то несущественном.

В народе говорят:

Пока до начальника доберёшься, раздесятьспоткнёшься.

Избавишься от одного порока — вырастутдесятьдобродетелей.


Вспомнились ещё фразеологизмы с числительными:


КругОмшестнадцать это означает сплошные неприятности.

Опятьдвадцать пять! — сердимся мы из-за повторяющейся ситуации (разговоров, поступков).

Пятьдесят на пятьдесят понятно, что речь идёт о равных возможностях.

«Сто (тысячу, миллион) раз тебе говорю!» — сердимся мы порой, хотя никто точного подсчёта, конечно же, нашим словам не вёл, да оно и не требуется — и так всё ясно.

«Сто процентов!» — утверждаем мы частенько, хотя, конечно же, никакие сотые доли от числа высчитывать не собираемся.

Ну и сто грамм для храбрости.

Как же это здорово: дать сто очков вперёд! То есть значительно превосходить кого-либо в чём-либо.

Сток одному — о чём-то, что может произойти с большой степенью вероятности.

Теперь, надеюсь, нет сомнений, что числительные важны не только для математиков, но и для всех носителей нашего любимого языка!

Раздел тринадцатый. О некоторых словах — отдельно

Небесные тела

Среди астрономов бытует анекдот. После лекции кто-то из студентов обращается к профессору: «Вы очень интересно рассказали о небесных телах, но я всё же не понял, как учёным удалось узнать имена планет и звёзд».

Так когда и как люди дали небесным светилам имена, привычные для нас сегодня? Давайте посмотрим на небо с лингвистической точки зрения.

Для того чтобы назвать светило, необходимо было как минимум его открыть. Ни Коперник, ни Кеплер, ни Ньютон ничего не знали о планетах, находившихся от Солнца дальше, чем Сатурн. Другое дело — светила, известные со времён древности, к которым относились видимые невооружённым глазом Меркурий, Венера, Марс, Юпитер, Сатурн и, конечно же, Луна и Солнце!

Тысячи, тысячи лет мы живём под светом «звезды по имени Солнце»!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Борис Слуцкий: воспоминания современников
Борис Слуцкий: воспоминания современников

Книга о выдающемся поэте Борисе Абрамовиче Слуцком включает воспоминания людей, близко знавших Слуцкого и высоко ценивших его творчество. Среди авторов воспоминаний известные писатели и поэты, соученики по школе и сокурсники по двум институтам, в которых одновременно учился Слуцкий перед войной.О Борисе Слуцком пишут люди различные по своим литературным пристрастиям. Их воспоминания рисуют читателю портрет Слуцкого солдата, художника, доброго и отзывчивого человека, ранимого и отважного, смелого не только в бою, но и в отстаивании права говорить правду, не всегда лицеприятную — но всегда правду.Для широкого круга читателей.Второе издание

Алексей Симонов , Владимир Огнев , Дмитрий Сухарев , Олег Хлебников , Татьяна Бек

Биографии и Мемуары / Литературоведение / Поэзия / Языкознание / Стихи и поэзия / Образование и наука
Ставка — жизнь.  Владимир Маяковский и его круг.
Ставка — жизнь. Владимир Маяковский и его круг.

Ни один писатель не был столь неразрывно связан с русской революцией, как Владимир Маяковский. В борьбе за новое общество принимало участие целое поколение людей, выросших на всепоглощающей идее революции. К этому поколению принадлежали Лили и Осип Брик. Невозможно говорить о Маяковском, не говоря о них, и наоборот. В 20-е годы союз Брики — Маяковский стал воплощением политического и эстетического авангарда — и новой авангардистской морали. Маяковский был первом поэтом революции, Осип — одним из ведущих идеологов в сфере культуры, а Лили с ее эмансипированными взглядами на любовь — символом современной женщины.Книга Б. Янгфельдта рассказывает не только об этом овеянном легендами любовном и дружеском союзе, но и о других людях, окружавших Маяковского, чьи судьбы были неразрывно связаны с той героической и трагической эпохой. Она рассказывает о водовороте политических, литературных и личных страстей, который для многих из них оказался гибельным. В книге, проиллюстрированной большим количеством редких фотографий, использованы не известные до сих пор документы из личного архива Л. Ю. Брик и архива британской госбезопасности.

Бенгт Янгфельдт

Биографии и Мемуары / Публицистика / Языкознание / Образование и наука / Документальное