Невеста

Колония усиленного режима в Шакрове входила в число проблемных зон страны. Волею судьбы в ней всегда оказывались авторитетные воры, которые имели неограниченную власть над простыми зэками, что очень не устраивало тюремную администрацию, поскольку, стоило лишь некоему Роме Сочинскому, недовольному качеством еды, щелкнуть в воздухе пальцами, как вся зона превращалась в разворошенный муравейник. Фантазия заключенных в плане противостояния с «активом» была поистине безгранична: зэки голодали, массово «вскрывались», заливая своей кровью целые этажи, устраивали бунты, громили камеры, брали в заложники персонал колонии и так далее. Между тем, с прибытием в зону для отбывания своего срока Георгия Вакинского, именуемого в уголовной среде Одесситом, ситуация более-менее нормализовалась и оставалась стабильной на протяжении десяти лет.

Администрация была рада наступившему перемирию и в свою очередь тоже делала некоторые поблажки, соглашаясь на компромиссы в плане ослабления гаек.

Начальник ИТК Кирилл Лежненко, полный мужчина с пышными казачьими усами, радушно встретил Павлова.

— Салуянин звонил насчет вас, Артемий Андреевич, — сказал он. — Может, чаю?

— Нет, спасибо, — вежливо отказался адвокат.

— Или что покрепче изволите? У меня коньячок хороший есть, самогончик домашний…

— Извините, времени в обрез.

— Хорошо, я сейчас провожу вас. Одессит будет через десять минут. Только должен предупредить, Артемий Андреевич, он в плохой форме.

— Я слышал об этом, поэтому и приехал.

Павлова провели в просторный кабинет, и он, сев за стол, разложил бумаги. Через минуту дверь приоткрылась.

— Вакинский доставлен, — заглянул конвоир. — Запускать?

— Да.

Внутрь вошло покачивающееся существо неопределенного возраста. Седые клочья беспорядочно торчали в стороны на желтом черепе, изрезанное глубокими морщинами землистое лицо было похоже на растрескавшуюся от жары землю. Только глаза, два тлеющих уголька, словно жили своей собственной, независимой жизнью, и они бесцеремонно сверлили адвоката.

— Ты кто? — хрипло проговорил вошедший.

— Давайте знакомиться. Павлов Артемий Андреевич, городская Коллегия адвокатов Москвы. А вы, я так понимаю, Георгий Вакинский?

— Я — Одессит, — хрипло ответил зэк, с трудом усаживаясь за стол. Павлов смотрел на уголовника, подавляя в себе жалость, хотя зрелище, которое представлял собой Одессит, было не для слабонервных. Хриплое, неравномерное дыхание, вырывающееся из обветренных губ, руки с искривленными пальцами напоминали корявые ветви мертвого дерева, и весь он был какой-то скукоженный и помятый, как стоптанный ботинок с отслоившейся подметкой. — Че надо? Мне так в «очко» масть покатила, а тут ты прикандыбал…

Павлов вытащил из папки фотографию Кристины:

— Одессит, ты знаешь эту девушку?

Зэк, моргая, уставился на фото.

— Симпотная шмара, — одобрил он, почесав за ухом, и Артем едва сдержался, чтобы не съездить этому живому трупу по физиономии. — Что за телка?

— Ты ее когда-нибудь видел?

— Вроде нет. Но баба сочная.

— Ты знаешь, зачем тебя позвали сюда?

— А мне без надобности знать, — ухмыльнулся Вакинский. — Меня позвали — я пошел. Не было бы настроения — хрена лысого ты бы меня тут увидел. Постой-постой… ты ведь этот, как его… тебя ж по «ящику» показывают, ага? Этот, забыл, елы-палы… Павлов, да?

Артем промолчал.

— Я ж тебя сразу распознал, вот только не сразу понял, откуда ты! — как ребенок радовался Одессит. Он улыбался, обнажая почерневшие десны и стершиеся пеньки зубов, и Павлову даже на расстоянии казалось, что он чувствует зловоние, исходившее от безнадежно больного зэка.

— Ладно, Одессит, давай ближе к теме. Я по делу Кнута.

— Что?! — Лицо Вакинского вмиг стало злым и еще более отталкивающим. — Что тебе надо? — свистящим шепотом произнес он, наклонившись ближе. — Я свое уже сижу, «почтальон», понял? Зачем в дерьме копаться решил?

— Кто убил Кнута? — спокойно спросил Артем, и заключенный расхохотался. Впрочем, смех быстро перешел в сухой кашель.

— А тебе… какой интерес… знать…

— Значит, так, Одессит. Времени у меня мало, так что слушай внимательно, — начал говорить Павлов. Он говорил негромко, но с такой решимостью, что Одессит моментально умолк. — Дело снова открыли по новым обстоятельствам. То самое дело, по резне в Каменском, за что ты получил свой «четвертак». Хочешь честно? Я думаю, тебя подставили. И знаешь, почему я так думаю? Если бы братва, что была на стороне «филинов» и поставила Кнуту на месте его дома памятник, считала тебя крайним, ты бы лежал в сосновом ящике еще десять лет назад, не дожив до суда. А ты до сих пор живой. И это говорит только об одном — тот, кто «заказал» Кнута, другой человек. И, судя по всему, он все еще на свободе. Ну, что ты мне ответишь на это?

Павлов ожидал вспышки ярости и истерики в ответ на свою тираду, но, к его великому изумлению, Одессит еще сильнее сгорбился, а из его глаз потекли слезы.

— С…суки, — выдохнул он, кашляя. — Что ж вы в душу лезете, падлы?!