Под берцами бойца, двигающегося к Марьванне, неумолимо хрустели трансвеститские зубы и мелкие украшения. Фигура бойца внушала трепет и дышала уверенной надежностью. Балаклава вселяла ужас в сердца. Стального цвета глаза могли согнуть в дугу американского шпиона одним взглядом и гипнотизировали, словно желтые очи Каа — бандерлогов. Глядя в эти глаза, Марьванна безо всяких документов сообразила, что перед ней капитан Тихонов, и испытала непреодолимое желание заложить руки за спину и проследовать за ним до отделения. Даже в наручниках.
Однако, на кота эти штучки не действовали. Скаля пасть, он, удерживая в лапе рюмку, с хрустом прикусил спелый желудь и прищурил янтарного цвета глаз, вступая в противоборство-гляделки с Тихоновым.
Тихонов был непоколебим. На своем веку он повидал немало аферистов с дрессированными котами, мужьями, и инопланетянами. Его сложно было напугать взрывами и нельзя было смутить тайными беременностями и прочими романтичными историями. Но когда кот злобно ощерился и мявкнул человеческим голосом, глаза капитана Тихонова полезли на лоб.
— Никому не мешаю, — шипел злобный кот, выкладывая козыри, — починяю примус!
Тихонов побледнел так, что стал просвечивать сквозь камуфляж. За спиной его послышался грохот вторично упавшей поленницы.
— Маняш, — скомандовал кот, протягивая рюмку Марьванне, — некогда экспериментировать. Давай сама!
Стальные глаза закатились, ноги резвые Тихонова подогнулись, и он упал без чувств, как голодающая институтка, к ногам Марьванны.
— Маняша, живо давай!
Желуди с прилипшим на них жароптицевым пером кот ссыпал с балаклаву обморочного Тихонова и завязал узлом, пока Марьванна колебалась.
— Маня, они очухаются сейчас! — мявкал кот, таща в зубах тяжелый узелок. — Быстрее!
Марьванна часто и тяжело дышала, как Мария Антуанетта на плахе. Хотелось надышаться впрок, а еще больше хотелось жить. Неизвестного происхождения жидкость плескалась в рюмке, подмигивая Марьванне веселыми бликами, и казалось, что призраки Борджиа обступили барную стойку и потирают истлевшие ручки. Это все могло кончиться ничем хорошим.
Одна только Горынышна не выказывала никаких тревожных знаков, напротив — она была возбуждена, будто электрон в адронном коллайдере и активна аки ртуть. Крутя толстой жопкой, косолапя и шлепая жирненьким хвостом, нетерпеливо нарезая круги по барной стойке, она облизывалась всеми тремя пастями, и в глазах ее, обращенных к Марьванне, тлело вожделение, словно атомный пожар в Хиросиме.
— Ну, — сдалась трусливая Марьванна, — на, пробуй! Только одной пастью!
Однако когда речь шла о топливе, Горынышна не слушала гласа разума Марьванны, заглушенного мощным гласом природы. Как только рюмка оказалась возле нее, мелкая ящерица нырнула в нее всеми тремя головами, оставив снаружи только зад и дрыгающиеся ноги, словно русская синхронистка-чемпионка. Раздалось торопливое «буль-буль-буль», как будто в бассейне с синхронным плаванием открылась течь. Мелкое огнедышащее поглотило топливо в один присест и теперь жадно полировало толстыми раздвоенными языками рюмку изнутри. И плохо ей не делалось. Даже наоборот.
Сыто рыгая, Горынышна уселась на хвост, томно облизываясь, как гурман-гедонист, переваривающий пуд вкусной пищи. Ее раскинутые лапки подрагивали, все еще во власти импульсов наслаждения. Странные всполохи пробегали по ним — словно жар по рдеющим углям. Мелкая розовая Горынынша на глазах темнела, становясь алой, как артериальная кровь, размазанная по золоту. На головах ее, младенчески-круглых, вдруг прорезались хищные высокие гребни, точь-в-точь как у панка времен Советского Союза. Хвост отрос, зазмеился кольцами, конец его завершился изящной острой стрелкой. Крылья расправились и грозно захлопали. Задница мелкой Горынышны стала еще толще, чем у Ким Кардашьян, и кот, молча наблюдая эту трансформацию, максимально округлил и без того круглые глаза.
— Зажигалка, да ты секси! — сказал он, изумленный, глядя, как Горынышна, любуясь собой и кокетничая, толстожопо косолапит по столу. — Вот она, Моревна-то, как Кощея-то взяла! Хитростью! Глотай, Маняша, и погнали! Кощей теперь никуда от нас не уйдет!
Легко сказать — погнали. Скоро сказка сказывается, да не скоро дело делается. Марьванна ощутила это сполна, пригубив пойло от Моревны, точнее отхлебнув добрый глоточек. На вкус это было точь-в точь медицинский чистый спирт. Губы, рот, пищевод Марьванны тотчас ободрало до мяса и безжалостно стянуло в куриную жопку. Жертва доброго колдовства могла только изумленно мычать, задыхаясь и рассматривая причудливый мир вокруг себя, который терял свои привычные очертания и становился враждебным.