Хан ревел, вбивая кулаки в грушу, обрабатывая ее со всех сторон, а перед глазами яма, деревянный ящик, в который он сам положил Киару и прикрыл мягким пледом, а потом забил крышку и засыпал землей. Они стояли там втроем Он, Ангаахай и Эрдэнэ. Никто не плакал. Никто, кроме него. Изнутри. Он был привязан к кошке, настолько сильно, что сейчас вместе с дикой яростью ощущал горечь утраты. Долгие годы она была рядом, и он… да, он ее любил.
Гости давно разъехались. А точнее, он на хер всех разогнал. Они бежали из его дома так, что пятки сверкали. В гневе Хан был страшен, он рушил все вокруг. Через час дом напоминал руины. Дед уехал самым последним, не преминув раздать свои указания и запреты.
— Не смей соглашаться на бой. Ты на виду! Ты больше не мальчик для битья под ставки. Ты — наследник империи Дугур-Намаевых, а не ху*в гладиатор!
— Иди к черту, дед! Уходи! Пока я не сказал что-то, о чем мы оба пожалеем!
— Из-за чего? Из-за кошки? Купи себе еще с десяток! Тебя провоцируют, а ты ведешься!
— Уходи!
— Выйдешь на бой — забудь о наследстве!
— Имел я его в зад, твое наследство! Убирайся!
— Давайте, я проведу вас, — тихий голос Ангаахай прервал адски напряженное молчание.
— Не смей вмешиваться в разговор мужчин, девка!
Рявкнул на нее дед, а Хан сжал кулаки и двинулся в сторону старика.
— Все очень расстроены. Давайте, завтра или послезавтра вы приедете к нам, — она смотрела старику прямо в глаза, отгораживая его от Хана, — посидим за чашкой кофе и…
Старик дернул уголком рта, но напряжение начало спадать.
— Я не пью кофе!
— Чай. Я сварю вам чай из трав. Меня мама Света учила варить самые вкусные чаи. — повернулась к Тамерлану. — Правда? Ведь мы можем встретиться завтра?
Хан смотрел на свою жену, на это хрупкое существо, посмевшее встать между ним и самим Батыром Дугур-Намаевым, перед которым все падали ниц, посмела ему перечить, и при этом дед все еще продолжает вести беседу с ней, хотя и зол… а сам Хан ощущает, как тиски ярости уступают место отчаянной тоске и желанием уйти к Киаре и заняться ее телом.
— Можем…
Ответил и бросил взгляд на деда, который с прищуром и внимательно смотрел на Ангаахай. Потом повернулся к внуку.
— Научи ее молчать, пока ее не просили открыть рот!
Развернул коляску и быстро поехал к выходу. Но у самой двери не забыл громко сказать:
— Не смей драться с этой обезьяной!
Хан воткнул лопату в землю и, не глядя на дочь с женой, пошел в дом. Заперся в спортзале, разглядывая мини-копию Киары, сделанную из черного дерева и покрытую лаком. Когда-то он заказал ее у известного мастера. Оплатил его дорогу из Индии к себе домой. Она восседала у стены с его кубками и медалями, охраняла золото его достижений. В дверь зала робко постучали. Он знал кто это, но открывать не хотел. Не привык, чтоб кто-то разделял с ним его эмоции. Одному всегда комфортнее.
— Ты можешь там сидеть один, и я больше не стану тебя беспокоить. Но я здесь. За дверью и скорблю вместе с тобой.
Смотрел на статую, поглаживая ее кончиками пальцев, чувствуя дикое опустошение, какой-то каменный пресс, придавивший его грудь и мешающий дышать. Потом молотил грушу, выплескивая ярость, боль и досаду.
— Убью суку!
Три удара правой
— Загрызу бл*дь!
Три левой.
— Ты будешь молить о смерти, мраааазь!
Со всей дури бил кулаками в несчастную грушу, которая сорвалась с крепления и отлетела в сторону. Глухо ударилась о пол, и эхо разнеслось по пустому залу. Тяжело дыша, глотая камни вместо воздуха и согнувшись пополам, он стоял, опираясь о колени и понимая, что вызов примет. Он проломит череп этой твари, вывернет ей мозги и размажет по всему рингу, а также по мордам его фанатиков. Впервые Хан ощутил себя уязвимым. Ощутил, как у него нашли болевую точку и силой в нее воткнули гвоздь. Пока только гвоздь. Ничего, взамен он зальет все кровью. Достал сотовый и написал смс «Завтра. Давай время и место. И начинай молиться».
Потом подошел к двери и резко ее распахнул — она сидела у стены, обхватив колени тонкими руками. Едва увидела его, вскочила, крепко обняла, обвилась вокруг него, окутывая сладким ароматом, обволакивая его боль своим нежным и теплым пухом. И Хан вдруг подумал о том, что сам не знает, как мог жить без нее раньше.
Вдавил в себя, жадно вдыхая запах золота, рассыпанного по атласным плечам, ища утешения в ее ласке, в ее поцелуях.
— Я знаю, что ты будешь драться, — шепчет и целует его глаза, которые жжет, и, кажется, они высохли до дичайшей боли в склерах, — я хочу поехать с тобой. Не оставляй меня одну. Пожалуйста. Я хочу быть рядом.
Это странное ощущение появилось еще до боя. Какое-то кратковременное двоение в глазах. На мгновения, так, что, тряхнув головой, он снова был в полной боевой готовности.
— Ты в порядке?
Тим размял плечи Хана, потер затылок, сдавил бицепсы, постучал по ним, расслабляя.
— В полном порядке.
— Слабые стороны ты знаешь. К бою готовился?
— На хер мне к нему готовиться? Я его раздеру на части, расчленю!
— Ты помнишь, что нельзя недооценивать соперника?
— Он мне не соперник. Клоун, посмевший меня провоцировать! Я его поломаю!