— Приготовьте всё для родов. Вскипятите воду. Несите корпию, — деловито раздавала приказания Танита. — И немедля пошлите за Марилиссой.
Эллоиссента из комнаты она решительно выпроводила:
— Вам нельзя тут оставаться. Идите, молодой человек. Приведите себя в порядок. Вы ужасно выглядите.
— Никуда я не уйду! — запротестовал Эллоиссент.
— Предоставьте женщинам делать то, что они должны. Поверьте, во время родов мужчинам не следует находиться рядом. Ступайте, ждите и не отвлекайте меня.
— Но… — метнул в меня Эл умоляющий взгляд.
Танита решительно выпихнула его из комнаты и плотно прикрыла дверь.
Я отчего-то думала, что как только мы будем готовы принять ребёнка, тут-то он и не замедлит появиться на свет.
Ох, молодость, молодость с её неоправданным оптимизмом!
Время шло. Схватки усиливались раз за разом. Марилисса время от времени что-то там смотрела и говорила, что родовые пути ещё не открылись. Как она это определяла, Ткач её знает.
— Когда же закончится этот ад? — окончательно теряя терпение, сдавленно стонала я. — Что-то не так? Скажите мне правду?
— Всё нормально. Всё хорошо, — с улыбкой повторяла Марилисса. — Плод идёт в правильном положении, просто шейка матки ещё не раскрылась. Расслабьтесь и дышите, ваше величество. Вот так. Наберитесь терпения. Первые роды всегда самые длинные.
Мне начинало казаться, что они все мне лгут, на самом деле с ребёнком что-то не так.
— Осталось совсем чуть-чуть, — успокаивала меня Марилисса.
Отвратительно быть такой никчемной и слабой, зависимой и испуганной.
Но как это, наверное, чудесно, наблюдать, как растёт твой ребёнок? Следить, как он делает первые шаги? Пытается произнести первые слова? Видеть, как он растёт и взрослеет? Как чудесно показать ему целый мир, в его ослепительной красоте и порой просто ослепляющей жестокости. Учить его выживать, любить и ненавидеть. Вместе с ним задаваться давно забытыми вопросами и искать на них ответы. Читать ему книги перед сном. Петь песни. Показывать любимое оружие и учить владеть им.
Ради этого стоит терпеть боль. Ради этого стоит идти на риск. Ради этого стоит жить.
— Родовые пути открыты, — с удовлетворением сообщила Марилисса.
Они стояли рядом с Танитой, плечом к плечу.
— Тужьтесь, ваше величество. Тужьтесь.
За окном давно уже рассвело. Мне даже казалось, что скоро вечер. Я так устала, веки налились свинцом, сил почти не осталось.
Всё, что я раньше представляла себе о рождении новой жизни оказалось неверным — в момент рождения ребёнка я не почувствовала боли. Никакой. Она ушла вместе со схватками. Чувство тяжести и распирания внизу живота вдруг прошли, а какая-то часть моего тела, часть меня самой вышла из меня, чтобы отныне зажить самостоятельной жизнью.
Голова кружилась.
За первоначальным облегчением последовал настоящий приступ ужаса: я не услышала крика моего ребёнка!
— Он жив?! — рванулась я вперёд, пытаясь вырваться из рук удерживающей меня Таниты. — Мой ребёнок жив?! Я не слышу его!!!
Руки Таниты, упираясь в плечи, заставили меня опустить голову на подушку.
— Всё хорошо, госпожа. С малышом всё в порядке.
— Но я его не слышу.
— Поверните голову. Смотрите сами.
Мне трясло. Трясло с такой силой, что я боялась, как бы не упасть с кровати. Что за ерунда такая? Просто падучая какая-то, и не остановиться никак, руки и ноги мне не подчиняются.
— Тише, девочка. Тише.
— Не могу, — прохрипела я. — Не могу это остановить…
Танита поспешно смешала какие-то травы и дала мне выпить горькой, холодящий язык, настойки.
Короткая судорога боли вновь скрутила живот узлом.
— Что?.. — испуганно ойкнула я. — Неужели у меня близнецы?
— Это просто послед, — проинформировала Танита.
Марилисса тем временем уложила на столик ребёнка, который с ног до головы был покрыт неприятной белой слизью, умело обмыла его, превращая в то розовое чудо, которое всегда представляешь себе при слове «младенец». Запеленала в белые кружевные пелёнки и поднесла мне.
— Ваш сын. Хотите взять его на руки?
Мой сын?.. Мой сын! Я потянулась к нему всем телом. Всей душой.
Свершилось! Я держу на руках маленькое чудо. Смотрю на его маленькое сморщенное, как у старичка, личико, которое каким-то непостижимым образом исхитряется быть красивым.
Такая приятная тяжесть, мягкое бархатистое тепло, и запах — непередаваемый запах.
Весь тот ад, который я пережила в последние часы растаял, словно и не был. Всё сделалось второстепенным и незначительным перед этим маленьким незнакомцем — моим сыном.
Мне казалось логичным, что недоношенный младенец будет лысым, как коленка. Но я ошиблась. Голову ребёнка покрывали волосики, густые, точно мох. Любопытно было посмотреть, какие у него глазки. Я подула ему в личико в надежде, что он их раскроет, но он только поморщился, двинул аккуратным маленьким носиком. И всё.
— Глазки у всех детей одинаковые, ваше величество, — по-прежнему улыбаясь, сказала Марилисса, правильно расценив мои старания. — Обычно они цвета ртути. Лишь к концу первого месяца жизни приобретают истинный цвет. Хотите, я возьму его?
Но я жадно, как скупец сокровище, прижала ребёнка к себе.