Схватив меня за волосы, он ткнул меня в эту рану, как недогадливого котёнка в миску с молоком. Одна часть меня была возмущена таким отношением, в то время как вторая осталось вполне довольна — кровь кружила голову, оставляя слабую горечь на губах и языке. Желание насквозь прошить эту горячую грудь, чтобы глубже погрузиться в волны боли, исходящие от оборотня, а не скользить по верхам, на мгновение ударило мне в голову, угрожая захлестнуть, увлечь за собой.
— Больно? — тихо спросила я, пробегаюсь пальцами по ране.
Миарон улыбнулся и придвинулся так, что я ничего не могла больше видеть. Между нашими телами теперь ни шёлку, ни лезвию было не пройти.
— Постарайся меня отвлечь, — прошелестел он.
И его голос сам по себе был как изысканная ласка.
— Если ты просишь…
Выскользнув из его рук, я заставила Миарона перевернуться на спину, поменявшись с ним местами — теперь он был внизу, а я сверху.
Я склонилась над кровоточащими порезами и медленно начала слизывать кровь. Тело Миарона выгнулось в судороге наслаждения, его стон усладил мой слух.
Кожа его пылала, словно под ней горело пламя. Каждое новое прикосновение несло с собой жар, огненной волной растекающийся по телу. Мир впервые стал огнём, который не сжигал, а дарил силу. И впервые я тонула в огне, забывая, как дышать.
Я отчаянно хотела, чтобы всё быстрее кончилось и одновременно чтобы эта сладкая пытка не кончалась никогда. Наслаждение сплеталось в тугой комок, сладкий, тёмный и вязкий. Удовольствие обволакивало разум, сознание растворялось в мягкой мгле.
Словно со стороны я слышала животные стоны.
И снова взгляд невольно отмечал как под холёной гладкой кожей ленивой волной перекатывались бугры мышц.
Огни светильников отбрасывали красные блики на наши тела и лица. И снова повсюду плясали безумные тени.
Я закрыла глаза, откинувшись на спину.
— Как не истёрты и не банальны три простых слова: «Я тебя люблю», пусть большей частью они лживы, но иногда слышать их приятно, — промурлыкал оборотень. — Моя молчаливая возлюбленная, — в голосе его ядом зазвучала насмешка. — Просто скажи эти три простых слова: «Я тебя люблю».
Лгать о любви — низко. Любить тебя всерьёз — невозможно. Первая истина, которую я постигла рядом с тобой, Миарон: нельзя привязываться к чудовищам. Даже если очень хочется — всё равно нельзя. Никакой божественно-восхитительный секс этого факта не изменит.
— Мне было хорошо с тобой, Миарон. Гораздо лучше, чем я смела надеяться.
Его когти вновь скользнули по моей шее. Губы горячо зашептали в ухо:
— В твоём случае солгать было бы гораздо умнее, мой упрямый Аленький Цветочек. Я бы, конечно, не поверил, но мне было бы приятно осознавать, что ты признаёшь мою власть над тобой. Ты всё равно мне покоришься. Рано или поздно.
— Так тебе покорность моя нужна? Воистину, ты ненасытен! Разве я не покорна? Ты держишь меня за горло, в прямом и переносном смысле этого слова и, поскольку яиц у меня нет, это самое чувствительно моё место. Я твоя рабыня, твоя игрушка. Чего же ещё тебе от меня нужно?
Я видела, как в ярости искажается его лицо.
— Ты редкостная маленькая ядовитая гадина.
— А ты, когда в следующий раз заговоришь о любви, постарайся не выпускать когти…
— Договорились, — очаровательно улыбнулся он.
От этой улыбки неожиданно защемило сердце. Вот Слепой Ткач! Нет, не стоит позволять себе поддаваться эмоциям. Всё, что угодно, лишь бы не пускать его в душу!
Я слишком хорошо помню то, каким ты бываешь без маски, Зверь.
Но что мне делать с подозрением о том, что физическое влечение к тебе лишь следствие чего-то другого?
Глава 38
В тот вечер, лёжа в объятиях Миарона, я всерьёз пыталась представить нашу с ним совместную жизнь. Я была почти готова ему задать известный женский вопрос: «Ты меня любишь?».
Но вместо этого спросила:
— Кого ты любил в прошлом?
Он предпочёл сделать вид, что не понял:
— Ты о чём?
А может быть, в самом деле не понял?
— Ты говорил, что в жизни тяжелее всего пережить того, кого любишь? Говорил со знанием дела, так, будто пережил нечто подобное. Надеюсь, это была женщина?
— Ты не только обратила внимание на мою проходящую реплику, но даже удосужилась её запомнить? Тронут!
— Ты мне не ответишь? — всё-таки настаивала я.
Невесёлый смешок не предвещал ничего другого. Я уже приготовилась к тому, что мне ответят залпом сарказмов.
— Надеешься услышать от меня нечто в духе Дик*Кар*Стала, очередную историю о роковой любви? Нет, Одиффэ, это была не женщина.
Повисла напряженная пауза.
— Это была девочка. Моя дочь.
Голос Миарона звучал безжизненно, как будто говорил зачарованный механизм:
— Не желая отягощать себе заботами и лишней ответственностью, я легкомысленно доверил её благополучие её матери. Её мать, по тем же причинам, передоверила ответственность слугам. Пока мы оба развлекались, в городе, где жила наша малышка, началась смута. Слуги предпочли позаботиться о собственной шкуре. Так моя дочь оказалась на улице где и умерла задолго до того, как кому-то из её непутёвых родителей пришло в голову навестить своего ребёнка.