«Рози… Ну же, не трусь… — чудища никак не желали угомониться, бесновались, лили яд в уши. — Помоги нам, накажи своего врага, раздави его кости и выпей его кровь… Он заслужил это…»
Скрежет, вой, хруст — на меня навалились какофония звуков, и я стиснула плащик у горла. Меня мутило, а перед глазами мелькали картины того, что сейчас могло происходить за спиной. И пусть это всего лишь видения, насылаемые детьми Запретного Мира, знание этого не делает их менее жуткими. До ужаса реальными.
Глоуд кричал, срывая горло, а потом вдруг затих. Послушалось довольное улюлюканье и чавканье, словно десятки ртов разом вгрызлись в его плоть.
«Ты слаба… Труслива… Никчёмна… Ни на что не способна… Не способна даже покарать врага…» — назойливое шипение не утихало, пробирало до костей, ползло мурашками по коже.
«Бесполезна, Рози… Ты абсолютно бесполезна… Лучше бы тебя не было…» — голоса проникли в самое сердце, выкорчевывали мою суть. Вспарывали раны.
Я слишком часто слышала эти слова от одного определённого человека. Они и сейчас отдались глухой болью в груди, будя злость на устройство нашего мира, на саму себя и на человека, который все эти годы должен был меня защищать.
На моего родного дядю.
Я не ожидала встретить его по ту сторону врат, но он — или его двойник — маячил передо мной, а я почему-то не могла отвести от него глаз.
Грязный, растрёпанный, в серой рубашке, свисающей засалеными клочьями, измождённый, будто его морили голодом, с красно-фиолетовыми следами верёвок на шее и на запястьях — он указывал пальцем в мою сторону и шипел:
«Ты абсолютно бесполезное существо, Рози… Посмотри, что ты наделала…»
Захотелось зажмуриться и зарыться лицом в волчью холку, чтобы не видеть и не слышать его осипшего голоса, словно его устами говорили сотни и сотни озлобленных тварей.
Эрик, чувствуя моё волнение, рыкнул и оскалился:
—
Но дядя не собирался умолкать, будто решил свести меня с ума своими речами:
«Ты такая же глупая и никчёмная, как и твой отец… такая же пустая, как и твоя мать… — пена пузырилась в уголках его рта, глаза, затянутые мутными плёнками, прояснились и загорелись ненавистью. — Бесполезная даже для брака…»
Холодные щупальца злости пробирались сквозь алый бархат, свивались под рёбрами. Страшное желание свернуть с тропы в сторону дяди Джеймса тревожило всё моё существо — я чувствовала, как пальцы сжимаются в кулаки, и ногти впиваются в ладони.
Его толкнул в спину гигант с оплывшим, как свечной воск, телом и совершенно отупевшим лицом — тот упал на колени.
«Надо было продать тебя в бордель!.. Ты грязная, продажная, ты не заслуживаешь ничего, кроме грязи…» — а дальше изо рта дяди посыпались оскорбления и гнусная ругань, но в какой-то момент слова превратились в неразборчивое бульканье — изо рта его полезли жирные лиловые черви.
Меня передёрнуло от омерзения — тошнота подкатила к горлу, но я не могла отвести взгляд от этого зрелища. Так легко, словно дядя весил не больше ребёнка, его подхватили под руки какие-то чешуйчатые твари с лицами скорбящих старух.
Вздёрнули на ноги.
«Ты ведь думала о том, что будет, если он умрёт…»
«Он — корень твоих бед… Он не достоин жизни…»
Из толпы чудовищ ко мне потянулась чья-то рука с зажатым в ней серпом. Свет неотмирной луны падал на его проржавевшее зазубренное лезвие — а мне казалось, что кончик его смотрит мне прямо в сердце.
«Возьми его… дотронься… казни предателя…»
«Тебе понравится, Р-рози…»
Они испытывали меня. Они искушали меня. Они обнажали мою душу, добираясь до самых потаённых мыслей. Вскрывали многолетние нарывы, будто ланцетом. Прорвались через защитные бастионы моего разума без труда и задержки.
Мои мысли и моя обида делали меня слабой. Не один раз я думала о том, как изменится моя жизнь, если дяди вдруг не станет.
И вот он — шанс проверить.
—
Гибкие лозы, опережая мои желания, бросились в сторону дяди, поползли по ногам, впиваясь шипами в плоть, оплели руки и развели их в стороны. Дети Запретного Мира бесновались вокруг своей жертвы и щедро делились со мной своей хмельной радостью.
И серп в руке перестал казаться страшным…
«Это я убил твоих родителей, Рози… Но ты не отомстишь мне… Ты не сможешь… — он плюнул в мою сторону и расхохотался. — Ты слишком труслива и ничтожна!..»
Ещё немного…
И моё сердце остановится.
Воздуха не хватало, словно в лёгкие засыпали стекла. Издевательский каркающий смех рвал барабанные перепонки, и после этого звука шёпот неведомых тварей казался целительным бальзамом или нежной песнью матери:
«Мы поможем тебе, девочка… Накажем обидчика…»
«Только позволь нам…»
«Проведи нас за собой…»
Тело окутало приятное покалывание, словно я, замёрзшая, погрузилась в горячую ванну. Руки потяжелели, как и голова.