Невеста для ЗОРГа

Чекист притворно удивился, отдал, наконец, документы и, лишь когда мы почти ступили на асфальт Большеохтинского, совсем по-мальчишески спросил:

— А ты действительно два танка подбил?

Я молча кивнул, а лейтенант приложил руку к фуражке и, развернувшись, скомандовал своим лезть в машину.

Скрипя ступенями, поднялись мы на второй этаж. В квартире никого не было. За окном шелестел дождь, и доносились какие-то голоса.

— Вот… это мы оприходуем, а остальное нужно спрятать.

Астра не сразу откликнулась на шуршание «Золотого ярлыка»:

— Лучше давай их на фронт отправим. Так правильно будет.

Едва сдерживаясь, чтобы не рассмеяться, я ответил:

— На фронт, если и дойдет, то до первого штаба. И кстати, это военное имущество. На мне числится.

— Тебя могут наказать?

— Ну, вообще могут. Не очень сильно… только позору не оберешься. Вроде я мелким воришкой оказался. Когда чекисты «сидор» досматривали мне хоть сквозь землю…

— Дурацкие у вас мысли, товарищ политрук. Кто может обвинять фронтовика? Или ты думаешь, что я тебя подозреваю?

Дождь пошел сильнее и стало темнеть.

Защищая меня от меня же, снегурочка ожесточенно скомкала край бархатной скатерти.

— Ты знай, Андрей, что я не предам и не подведу никогда. Ты мне верь и все будет хорошо. Я спрячу это твое военное имущество. Мы вместе спрячем. Надо взять вон тот стул и забросить все на шкаф. Как думаешь — там, наверху, будет надежно?

Однако шкаф мною был забракован. Зато комод, стоящий рядом, оказался с подходящим секретом.

— Я когда-то здесь разные штуки прятала, — созналась Астра, пытаясь просунуть руку в узкую щель. — Папа его ремонтировал и прибил фанеру прямо на заднюю стенку. Теперь — вот.

Снегурочка оттянула середину листа, открывая ощеренный гвоздиками зазор, — туда можно было напихать весь шоколад, а винно-коньячный ассортимент уложить в нижний ящик.

Ввиду узости «тайника», плитки пришлось заталкивать по одной — как патроны в обойму. Основательная вещь. Такие на века делают, разве что от огня комод погибнет или от прямого попадания бомбы. Но не будут же им печку зимой топить! Особых угрызений я не испытывал — запас карман не тянет.

— Мы тоже, как мыши! — Стремительным жестом Астра показала на полнившийся «ярлыком» комод. — Набиваем норку.

— Астра, да что с тобой?! Дались тебе эти мыши.

— Тебе хорошо. Ты там! — ответила принцесса, показывая на юг, где сейчас грохотали танковые сражения, и люди в белых выгоревших гимнастерках пытались отбить у врага хотя бы несколько метров родной земли.

— А поставь себя на мое место. Вот я выточила сколько-то там снарядов, отдежурила на крыше. Раз или два в неделю со смены иду сюда и сплю в кровати на простынях с подушками. А вы ползаете под огнем и, умирая, клянете себя, что не никак можете одолеть этих гадов. А позади — дом, родная улица, мосты и львы; наверное, это страшнее всего — умирать, зная, что фашист переступит через твой труп и вышибет дверь прикладом, чтобы застрелить всех живых.

Никогда прежде не видел я у снегурочки т а к о г о выражения лица.

— Мы сопровождали детей — в порт, на Ладогу. Их озером через какой-то пункт пропуска отправляли. Я была в последней машине. Они очень тихо сидели всю дорогу, милые испуганные цыплята… Нам велели все время смотреть на небо из-за немецких самолетов… а может, просто, чтобы мы не видели, как все вокруг изуродовано бомбами… В порту стояли два корабля, но никого не отправляли на ту сторону. Оказалось, что самолеты утопили еще один, совсем недавно. Мы стояли и смотрели, как по воде плавают детские панамки…

Сцепив зубы, я продолжал вдавливать тонкие плитки в щель. Сорок один, сорок два…

— Я в комсомол пойду, Андрей. В райком. Они там всякие отряды формируют из тех, кто обучен.

— Чему-нибудь и как-нибудь, — невпопад ответил я, в неотчетном желании уберечь снегурочку.

— Это не принципиально. В конце концов, я хорошо стреляю.

— Ась, тебе даже семнадцати нет. Военком тебя уже завернул домой, а ты, ничего толком не умея, хочешь быть везде. Так нельзя. Т у д а нельзя идти просто для того, чтобы погибнуть без пользы.

— А что тогда делать? Если идти нельзя, а не идти невозможно?

Астра повернулась и вышла на кухню. Она с грохотом переставила ведро с пола на длинный дощатый стол у рукомойника; зачерпывая пригоршней воду, снегурочка пыталась охладить разгоряченное лицо.

— Что, воду со двора носить приходится?

Достав из кармашка носовой платок, снегурочка медленно вытерла щеки.

— Вода есть. Только напор слабый и подают через каждые четыре часа.

Мне запомнились ее глаза — так мог остывать лед, если бы имел возможность кипеть подобно стали. Астра мельком посмотрела на квадрат неба в окне.

— Дождь скоро кончится… — я все заряжал шоколадом комод. Подгоняемый звенящим молчанием, придвинул деревянного монстра к самой стенке. Теперь, что бы не случилось, у снегурочки будет НЗ — на крайний случай. Только это давало мне право не чувствовать себя мышем с усами.