Невеста для ЗОРГа

Закончив, я тихо прошел на кухню через темный коридор. Астра все что-то разглядывала в зеркале воды; наклоняя голову и слегка встряхивая челкой. Услышав мои осторожные шаги, она выпрямилась и словно очнулась, глядя сквозь меня удивленными припухшими глазами.

— Знаешь, я видела один сон. До войны еще… а вспомнился только сейчас. В саду был старый колодец; мы часто ходили туда, но никогда раньше его не видели. Сырой, темный, и с водой, как будто в ней масло развели. Я смотрела в него и, наверное, заснула. В жару вода красноватая, застывшая, как зеркало. А в зеркале — сухая земля или песок, на котором стояли дома и заводы с трубами. Долго объяснять… но я поняла, что вижу Город. Не наш, но очень похожий. Двойник. Ну, помнишь, я рассказывала…

— Крыжановская!

— Да. А потом подошел человек. Неизвестный. Но мне казалось, что мы знаем друг друга очень давно. Почему-то он был одет по-зимнему. Телогрейка с крупинками снега… А под ней странная такая одежда из мешковины. Как у юродивого с картины, только еще и с узорами.

— Какими узорами?

Объяснить принцесса не смогла, только расчертила пальцами воздух замысловатым интегралом. Несколько мгновений, позвякивая дужкой ведра, она рассматривала меня, словно что-то припоминая. И тут же прикрыла глаза.

— Совсем не помню его лица. Это удивительно: он был дорог мне и близок сразу. Андрей, а у тебя нет…

— Рогожи с расписными картинками? Нет.

В приоткрытое окно несмело громыхнуло и Астра, со вздохом, принялась возиться со щеколдой.

— Извини, но рубище не ношу, это пройденный этап моего тяжелого детства.

Не ответив, Астра рассматривала меня потемневшими от влаги глазами. Мне даже неловко стало несбывшихся ее ожиданий, словно я разбил тот волшебный сон, где за прикрытой дверью ожидала снегурочку желанная тайна. Но выяснилось, что сон тот прервал не я, а фиксатый гопник с колючей фамилией Ерохин.

— Да что ж это такое, а?! — возмутился я громко. — Везде этот Ероха с тобой. Признавайся, наконец, было у вас что-то?!

— Ты ревнуешь! — расплылась в улыбке снегурочка. — Ты ревнуешь и злишься, хотя знаешь, что у меня ни с кем не было ничего.

— Надоели вы мне оба, — буркнул я, открывая бутылку «массандры-1924». — Хороша парочка — кобель да ярочка…

Кажется, она хотела что-то ответить, но вдруг потянула к себе темную бутылку.

— Андрей, смотри, это ведь день, когда я родилась.

Серая наклеенная бумажка.

Дата на ней — 24 09.1924.

И слова принцессы:

«Мы не будем сейчас ее допивать. Через год, в день моего рождения, мы поженимся и снова откроем ее. Разольем в бокалы вино, и ты разобьешь пустую бутылку на счастье. И после этого мы не расстанемся никогда».

Глава 4 Госпиталь им. Осипова-2. Часть вторая

На втором этаже «конторы» я быстро отыскал начальника по кадрам Еленина. Голубоглазый ухарь сразу же спросил выписные документы из госпиталя и по дороге в кабинет весело трепался о привилегиях. Мол, для тех, кто недавно был ранен, контужен и прочая, существует особый щадящий режим: целую неделю можно не выезжать на задания, набираясь сил.

— Так что до конца месяца отдыхай, восстанавливайся. А Полюдову обязательно скажи, что если он тебя гонять туда-сюда вздумает — отстраню и назад к Осипову отправлю. В твоей карточке, что написано?

Еленин, уже обмакнувший перо в чернильницу, вдруг застыл над развернутой выпиской.

— …может быть привлечен для … ды-ды-ды… так… с условием несения службы в … Погоди-ка… так это ты — экспериментальный пациент Грюнберга? Ну точно! — начкадра звонко хлопнул себя по лбу и принялся накручивать телефонный диск.

— Алё. Евграф Еремеевич, приветствую…

Я положил на стол фуражку, взял свежую сводку и принялся за чтение. Все шло нормально:

«Ликвидация ОРВЕРов у текстильной фабрики „Красная звезда“»;

«Приборами зафиксирована вспышка активности в периметре Летнего сада»;

«Опыт применения рассеивающего луча»…

Тем временем градус разговора Еленина с Евграфом повышался. Спорили начальники от души. А потом и вовсе перешли на ор.

— И никто меня не заставит! — напоследок гаркнул Еленин, швыряя трубку на рычажок.

— Понял, Саблин?

Сделав неопределенно-понимающее выражение лица, я уставился на собеседника.

— Вот, — сказал он, кладя в медкарточку чистый бланк с номером. — Пусть Грюнберг распишется в том, что лично допускает тебя к оперативной работе. А то, кто знает, может ты и не Саблин уже, а какая-нибудь вредоносная субстанция. Тень-то хоть отбрасываешь?

Осознавая всю глупость подобного действия, тем не менее я повернулся, чтобы поглядеть на стену.

— Все, брат. Отправляйся в госпиталь, — засмеялся Еленин. — И без Левборисычевой расписки сюда не возвращайся.

В моей бывшей палате было светло и радостно, несмотря на заглядывающие в окна тучи, — один из паралитиков начал двигаться. Юноша с поэтическим лицом счастливо дергал ступней, а остальные взирали.