Невеста для ЗОРГа

— Лейтенант, сюда! — заорал издали конеподобный сержант. — Здесь выход есть!

Я отцепил ремень винтовки и кинул его сержанту:

— Свяжи все ремни, девчонку на плечи поставь, потом меня вытащите. А я тут пока…

То, что меня ждет очередная пакость, сомнений не было. И уверенности, что я смогу прижечь эту пакость тоже не было. Потому и ловил я в горсть утекающие секунды, чтоб их достало тем, за кого я в ответе. Квадратик бетона таял, будто сахар в чае, не в силах сдержать мертвые побеги.

Хому тоже не спас меловой круг. Хотя он, кажется, не должен был смотреть куда-то. А не смотреть нельзя, нет таких сил у человека перед лицом тьмы. Это, наверное, от предков осталось: кто видел опасность, у того было много больше возможностей уцелеть. Однако мне видение опасности шансов досыпало немного — в подземном коридоре замаячил Генька Сыч.

Враг детства озабоченно склонялся, обходя что-то лежащее под ногами.

— Дышит вроде, — донесся его знакомый хрип. — Шустряк!

Он сильно ткнул вниз палкой с особым, предназначенным для убоя котов гвоздем и, с натугой пошуровав, извлек наколотый красный комочек в жилах.

— Здоровый какой! — восхищался Генька, ковыряя тело доктора. — Прямо кабан!

Харкало еще живое, умирающим стоном захлебывающееся мясо, а я только карабин бессильно давил руками.

Этот заразеныш, отравивший своим недолгим пребыванием на земле многие жизни, одним своим появлением будто в ледяную Неву окунул. Железными цепями оковал. И толку в осознании несчастья не было никакого — я боялся Геньку.

Такое было уже. В далеком двадцать пятом я так же смотрел, потея от страха, как Сычев измывается над слабым. Петя Кормов, мой товарищ по рыбацким делам, стоял на коленях, а Генька бил его ногой по лицу. Малолетний подонок, избив до крови Петю, расстегнул ширинку и, прицелившись, выпустил желтую струю. Петя, скуля, закрывал разбитое лицо дрожащими руками, а Сыч мочился на него, сладостно прикрывая глаза. Когда эта тварь заметила меня и поманила грозным пальцем, я побежал быстрее, чем к тележке с эскимо.

«Ты тоже ссы на него», — приказал Генька, а один из его корешков, подкрепил слова увесистой плюхой. Так и лупили они меня, пока не сбежались на крики тетки с физкультурной демонстрации.

Мой двоюродный брат Генрих набить морду Сычу отказался.

— Держи вот это, — он протянул тусклую свинчатку и дал наказ подойти и без разговоров лупить в переносицу. Если сычевская «подписка» вмешается, то брат обещал помочь, а если «нет, то нет». Тогда, дружок, разбирайся один на один.

Подходя к мосткам, где должен был плавать Сыч, я увидел, что гнида залезла на деревянную сваю и собралась нырять. Решимость, разбавленная до потения подмышек, при виде Геньки исчезла вовсе. Но за спиной незримо стоял брат, с его презрительным «бздишь?», и я пошел к Неве.

Сыч готовился нырять. А я, увидев его водолазные приготовления, вспомнил вдруг, что ржавая посудина, которую недавно буксировали на Охту в ремонтный док, затонула аккурат возле Генькиной сваи.

Он, видимо, и двинулся головой в эту баржу, или застрял в каком-нибудь из люков, не знаю точно. Помню одно: не вынырнул, гад…

— Ты знал ведь, — поднял голову Сыч и я увидел, что вместо левого глаза у него рваная дырка, забитая чем-то осклизло-зеленым. Генька поманил чешуйчатым пальцем. — Иди сюда.

Мелко-мелко подернулась рябью кожа и затрусилась голова от нежданной встречи. Гимнастерка показалась чересчур большой, а рукава — короткими. И шея тоже стала вдруг длинной и ломкой, как стебель подсолнуха.

— Иди сюда, длинный. — Генька упер единственный вспухший глаз в мою сторону. — Ты ведь знал, скотиняра. Знал и ничего не сказал про баржу.

Утопленник был на удивление свеж. Портили его лишь узкие, синеватые полоски поперек лба и еще волосатые дырочки на шее, открывавшиеся при каждом вздохе.

— За твою беспримерную подлость, ты, длинный, будешь в должниках.

— Я не знал, Сыч!

— Не свисти. — Генька досадливо отодрал пиявку с синего живота. — Лезут и лезут, суки! — Растер он извивающегося червя. — Веди сюда этих. Акробатов.

Вшивым хихиканьем Генька мотнул головой в сторону сержанта, держащего на плечах медсестру.

— Зови! — топнул поганец, и я затянул трясущимся фальцетом: — Эй, друг! Вера, идите сюда!

Постыдный и жалкий зов услышан не был — я только рот открывал, а громкости никакой, так беззвучно иногда орут бродячие коты.

— Сильней, сильней кричи, — кипятился Генька в шевелящейся колючей загороди, — шипишь, как чайник.

Он еще гундел о чем-то, по-рыбьи шлепая губами, но я уже видел его дефект.

— Ты что?! — плеснул злобой Сыч.

— Гена, а ты ничего плохого нам не сделаешь?

— Никогда! Честное ленинское и коммунистическое, под знаменами вождей!

Гаденыш додал мерзкую фразочку, а я окончательно убедился, что он не попадает губами в такт своей речи. Фантом! Опять я купился!

Призрак, видимо, почуял что-то неладное и стал громко откашливаться, харкая зеленоватой слюной.

— Простыл, — объяснил он, смахивая гнилую ряску. — Ну, чего замолчал? Зови.

— Сейчас, — пообещал я и ударил штыком туда, куда был должен ударить свинчаткой много лет назад. В переносье.