Невеста для ЗОРГа

Подхватив несколько совершенно целых бутылок с серебряной водой, мы сделали первый шаг, как вдруг кипящий клубок упал откуда-то сверху. Он повис над залитой кровью лестницей, поливая ее синюшными лучами. Шарик был маленький и подвижный как ртуть, переливающийся в движении чем-то неподъемным, отбрасывающим тень на бока этого маленького солнца. Ни попасть в него из ружья, ни подорвать тем более. Это я знал по тем аксиомам, что вбили в мозг электрическими гвоздями лахтинские профессора.

Как бы сознавая нашу беспомощность, огненный колобок нежился в маслянистых лучах, как расшитый петухами лабазник, поймавший беспризорников на «хапке». И тогда двинул я кулаком в эту блинную харю. Наверное, от отчаяния. Слышал когда-то, будто рубил отчаянный сталевар ладонью кипящую струю. Повторил подвиг. И даже не ошпарился, а пару несмелых укусов и за боль принять было стыдно.

Чертово солнышко ударилось затылком в фасонину, сразу же прикипев к трубе. Бурные, видать, кипели в нем градусы. Чугун за секунду покраснел. За вторую расплавился, третья сделала из хлестнувшей под давлением струи кипяток, а затем пар. Нашла вода на пламень. Однако и огненный еж, получив на пряники, заметно сдал, не улыбаясь жирной улыбкой. Он как-то ссунулся внутрь себя, покрываясь розовыми бубонами, и трусливо задрожал вместо наглого искрения. Водная струя опять нащупала его и погнала к стенке добивать.

Начало хорошее.

На следующий этаж мы влетели за три секунды. Не оглядываясь и не сомневаясь. Чтобы заблокировать мозговые импульсы, я «кинул мостик» — самоиндуктивный гипноз. Для этого необходимо представить себя в костюме водолаза на морском дне, пассажиром летящего поезда, парашютистом, на слабый конец. Хотя это дело чисто индивидуальное. Другие представляют себя в бетонном погребе или в чистом поле. А сержант, по-моему, ничего себе не воображал. Ринулся вверх, как медведь.

Да на него ОРВЕРы, вообще, ноль внимания! Только с моим появлением копившиеся для атаки твари зашевелились. Поздно! Боевая позиция превосходная, напали сзади, цели перед нами — чего еще желать ликвидатору.

Первым я уложил длиннорукого горбуна с бледным лицом. Он завалился, подминая под себя еще двоих в серой шерсти. И пока визжащий клубок скидывал дергающуюся кладь, навел оружие на выскочившего вперед разъяренного багника. Багник даже визгнуть не успел, получив заряд в спину, а коршуном летящего мигуна подстрелил Мишаня. Эти синегубые, когда жареным пахнет, такое творят, что не каждый пограничник или охотник прикроет. В е к н е з а б у д у, Мишаня.

Зверье метнулось вроссыпь, и один из них был убит метко брошенной бутылкой. «Святая вода» облила его до половины, сделав похожим на полусжареный шашлык. Верхушка, дымя, обугливалась, а сырая половинка так яростно махала когтями, что нежить вертелась, как юла. Я даже не успел рассмотреть, что это было.

Из всех осаждающих остался только один — задастый дебил, бритый и улыбающийся. Такие сумасшедшие, попадая в энергополе чужака, становятся на удивление агрессивными. А сил у них, дай бог каждому.

Заряд было на него жалко тратить, можно и обычным способом нейтрализовать, да и, вообще, трогать подобных — грех. Но дебил визжал, махал руками, наступая, и сержант двинул его прикладом.

Горюны куда-то исчезли. Черномазая гайда — самая опасная из всех — получила три пули в хвост, но ушла, падлюка, в стену, распластавшись жирным пятном в штукатурке. И хрен с ней, далеко не уйдет — мои коллеги ее быстро определят. Так что одолели ОРВЕРов на пять с плюсом, даже не верится.

Людской поток заструился по лестнице вниз, а нас подхватил обгоревший Бейсенов с забинтованным горлом.

— Туда, — хрипел он, тыкая скрюченными пальцами в дальнюю арку. — Туда ходить!

В руках у него было древко с наконечником и обрывками знамени и связка матовых лезвий — такие же приходилось видеть в некоторых убитых чужаках.

Крепкая на вид стена, у которой толпились, чем попало вооруженные постояльцы госпиталя Осипова да санитар с карабином, внезапно оплавилась и рухнула вниз.

Царапая когтями обломки, выскочили горюны и напали на Мишаню. Но я не мог помочь ему. Впереди, тяжело ворочаясь в клубах оседающей пыли, хватал щербатый угол кто-то большой, черный и смрадный. Когти его сжали кирпич, и обожженный тысячью градусами кусок глины треснул, истираясь в прах. Голова чудища поднялась, и стало видно, что росту в нем около пяти аршин. Рычащая гадина без натуги оторвала ногу, видневшуюся из-под обломков стены.

Хр-ра-вас! Брызгая кровью, нога шлепнулась мне в грудь, а Буран Бейсенов закричал что-то по-казахски, в два прыжка очутился близ чудища и воткнул в него свое знамя-копье. Только на зверя это ничуть не подействовало. Махнув лапой, он ударил Бурана по голове, вогнав ее в туловище. Подняв уже бессильное тело, несильно шлепнул древком пониже спины.

И скользнул в мозг, покрывая злобной трясью мышцы, сигнал: это он, это он, сволочь, насадил Светланку на крюк! И завизжав, как за секунды перед этим Бейсенов, я сорвался вперед, стреляя на ходу.