Управхоз посмотрел в ледериновый красный блокнот, потом отважно прыгнул в яму и долго водил носом по истлевшим буквам на деревянной крышке.
— Скульптура мифической красавицы Дианы. Два семьсот на пятьсот на тысячу семьсот пять, согласно перевозочным габаритам.
— А почему на схеме, в этом месте, никаких красавиц не отмечено?
Альбац усиленно рылся в блокнотике, хлопал себя по карманам, раз пять читал надпись на ящике и еще раз двадцать сверял бы ее со своей бухгалтерией, кабы не Зоя Ивановна. Она легонько тронула меня за рукав, попутно прижимая к глазам мокрый батист.
— Борис Аркадьич не может полноценно ответить. Понимаете… настоящую схему расположения закопанных скульптур рисовал Миша Веденяпин, а эта уже так, со слов… Миша, он…
Раздавшийся визг покрыл, наверное, все деревья от Фонтанки до Лебяжьей канавы. Борис Аркадьевич вылетел из ямы, по-собачьи перебирая лапками, и испарился в ближних зарослях, бледный Гудсков рушил коленями ободок земли и все никак не мог вылезти из ямы. Только Ероха, сжимая лопату как топор, оставался на месте.
Ганчев, не мешкая ни секунды, выстрелил.
— Ни хрена себе красавица… — Капитан наконец вытащил дымящийся конденсатор из разрядника. — Такую ночью увидишь и можно бронировать место на кладбище.
На развалившихся досках оскалил зубы неестественно выгнутый труп о длинных волосах. Мертвое тело застыло, будто перед смертью пинали его портовые амбалы, а потом бросили в этот ящик, забив крышку спецовским косым крестом. Я откинул закрывавшую нижнюю часть трупа мешковину. Н-да. До половины груди это был нормальный полусгнивший экземпляр; дальше вниз шло безобразное переплетение тлеющих костей с камнем, желтые ребра выдирались из мертвой каменной плоти. Живот был мраморным, но с неприятным, трупного цвета налетом. И только ноги остались вполне себе скульптурно-архитектурными.
Я положил руку на «трупный» мрамор. Странно, камень был теплый. Более того, почти горячий. От окаменевшего наполовину трупа полыхало тем болезненным жаром, что вливается в тело с пневмонией и лихорадкой. Однако тепло его быстро шло на убыль. Так, ночью, уходит тепло из разогретого солнцем булыжника.
Ганчев следил, как я исследую статую, и, не выдержав, спрыгнул в шурф:
— Ты ему лоб еще пощупай.
Он провел ладонью по камню, непонимающе уставившись на меня.
Я объяснил:
— Тепло есть остаточное…
— Да брось, тут тепла не больше чем в холодильнике! — Ганчев вытер ладонь и посмотрел на стоящих наверху женщин. — Это кого ж вы тут закопали?
Зоя Ивановна, понятно, упала обморок, а старушка-поводырь несмело вытянула шею в сторону шурфа.
— Вот оно кто здесь… — бабка крестилась, будто мистические обереги рисуя от зла, лежавшего в сгнившей труне. — Господи, помоги, Господи, защити. Господи, не оставь на погибель…
Я притрусил ящик рыхлой землей и направился к столетнему дубу, под которым Ганчев уже разделывал управхоза.
— Не я, не при мне, — тряс ручонками Альбац.
— Но ящик тот?
— Он самый.
— Статуя в нем была?
— Так точно.
— Где она?
— Не знаю. Сикорский заведовал перевозкой и размещением. Солдатов прорабствовал над рабочими. А может, Веденяпин в курсе? Он рисовал схему хранения.
— Сикорский где?
— Сикорский в архиве.
— Солдатов?
— Мобилизован на фронт.
— Давай тогда Веденяпина.
Борис Аркадьевич пошевелил мятными губами, отрываясь от капитанского взгляда, и скорбно мигнул:
— Он в дурдоме.
— Где?!
— На Фермском два дробь три. Третья психическая.
Ганчев повернулся ко мне.
— Слышал?
Хм. Интересно. Пятое кино и все про войну.
— Недавно его забрали, — дополнил откровения Альбац. — Прямо с работы. Сначала просто нервничал; все мнилось бедняге, что догоняет его кто-то, трамваев боялся… А уж когда мертвецы начали приходить и в могилу его стаскивать, тогда и забрали в психушку… Из документов многое оказалось утеряно.
— Ладно, пока свободны. Напишите домашний адрес Сикорского и идите к себе. Дождетесь приезда наших сотрудников. О произошедшем — молчок. Понятно?
Управитель прыгающим карандашом вписал адрес в Ганчевский блокнот, на приличной дистанции обошел мраморную девушку-ночь и скрылся за деревьями. А капитан достал карту 2-го городского района и повел карандашом по разградительной линии центра Питера.
— Чепуха какая-то, — завершил он исследование, постучав пальцем по цветному листу. — Лежит себе парняга в самой охраняемой зоне, а кто его туда засунул — загадка.
— А может, это просто гражданин какой-нибудь? Случайный труп?
— Ага. Случайный труп в случайном ящике из музея, случайно забитом крест-накрест. И при этом случайно воет при сжигании мусора[7].
— Ну, тогда надо выяснять подробности.
— Золотые слова! Золотые! Нужно съездить в Удельное, к этому самому Веденяпину. Просто так у нас с ума не сходят. Потом наведайся к Сикорскому.
Я возразил:
— Мне к своим надо.
— Все успеешь: время терпит, но в долгий ящик не откладывай.
— Товарищ капитан!
— Все, товарищ старший лейтенант, выполняйте.