За грузами подходили дюжие братья, которые цепляли их к крюкам по два, и они начинали свое путешествие на материк. Четыре ослика шли по кругу и крутили кабестан. Говорили, будто лучший овес идет осликам, худший – наставляемым. Там, за пеленой тумана, в который уползали мешки с рыбой и с камнем, – свобода. Надо лишь незаметно нырнуть в мешок с рыбой и не задохнуться на полпути. Иначе тоже станешь удобрением для королевских полей. Какой бесславный конец! Хоть в чем-то и идиллический.
На четвертый день одинаково серой бетлемской жизни Брендон испугался, что стоит закрыть глаза, поддаться отупляющему жужжанию слов брата Жоана – можно вправду очнуться через четыреста лет. План казался все более невыполнимым, голова – тяжелой, а внимание – рассеянным. Если наконец не сделать то, что собирался, силы покинут окончательно, кварц разъест душу до неясной тени. Останутся только руки, чтобы каллиграфически выводить черные буквы унылых историй о правильных людях. Тот, кто идет путем добродетели, неуважаемый брат Игнациус, никогда бы не построил такое чудовищное…
Колокол за окном прервал мысленный диспут и заставил Брендона резко сесть на узкой койке. Сегодня за окном светило солнце. Кто знает, когда еще будет погожий день? Без солнца план не сработает. Брендон искренне жалел, что он не ши и не сможет, если что, разгонять тучи.
– Вы так взволнованы, друг мой. Видимо, решились? – участливо спросил сосед.
– Да, – ответил Брендон.
– Тогда принесите мне нож. Остальное будет в ваших руках. Хотя, учитывая нашу маленькую хитрость, правильнее сказать, руке.
Брендона передернуло от мысли о том, на что он согласился. Но будь такое возможно, он бежал бы отсюда даже без головы. Если некоторые без нее учатся, опытный магистр мог бы научиться и преподавать.
На завтраке магистр Бирн задумался о том, как будет отвлекать брата Жоана, и не заметил, как доел кашу. «Привыкаю», – ужаснулся он, глядя на аккуратно пустую тарелку.
В скриптории мерно скрипели перья и неслись слова о добродетели. Брендон придумал свой план, когда увидел, как слева от него трудится бородатый, но абсолютно лысый человек. На носу у него блестели две круглые линзы, они потихоньку сползали, если он слишком сильно склонялся к пергаменту. Переписчикам не позволялось бездельничать и болтать попусту, но обмениваться инструментами и советоваться брат Жоан не запрещал. Если делать это тихо, не заглушая чтение «Светоча разума».
В большие окна солнце заглядывало до полудня. Брендон переписывал историю некоего Уго, который, имея одну жену, завел в соседней деревне вторую и был задавлен конем пьяного барона. Барон же упал в реку и утонул. Выжил в этой истории только конь, наверное, потому что был трезвым и неженатым.
Лысый коллега рассматривал то, что у него получилось, и щурился от слишком яркого света. «Самое время», – подумал Брендон и нарочно поставил кляксу на пергамент. Теперь он был обязан взять один из перочинных ножей и счистить это безобразие.
На обратном пути с этим самым ножом он остановился у стола лысого и вежливо спросил, можно ли позаимствовать очки, чтобы написать пару-тройку строк. Буквы стали расплываться перед глазами, а он и не думал, что можно так ловко это исправить. Вдруг поможет, а братья не поскупятся отправить весть родственникам, чтобы прислали похожие.
Лысый согласно кивнул. Он оживлялся, только разглядывая картинки в книге. Видимо, кварц хорошенько избавил его от эмоций, но страсть художника осталась неубиваемой. Даже полуслепой, он все еще потрясающе рисовал, оживляя скупые рисунки первоисточника затейливым орнаментом.
Дальше надо было лишь изобразить случайность. Оставить на странице ветошь, которой вытирал перо, рассматривать строки в линзах со всех сторон, потом снять очки и смотреть в них, отстранившись от стекол. Разыскивая то самое расстояние, на котором солнечный круг становится огненным. Брендон задержал дыхание, наблюдая, как пятно становится все ярче. Где же ты, саламандра…
Ветошь вспыхнула быстро. На дымок обернулся сосед, брат Жоан не сразу осознал, что произошло, а потом с криком кинулся не к Брендону, а к бадье с водой и половником, из которого пили во время работы. Брендон мастерски изобразил отупевшего от кварца наставляемого, который с изумлением наблюдает, как огонь впивается в лист. А потом его окатили водой вместе с книгой. Впрочем, о ноже, который холодил левую ногу, обозвавший его слепым полудурком брат Жоан не вспомнил.
Зато можно было не дожидаться окончания работ. Дабы наставляемый Брендон не получил скоротечной чахотки, его отправили переодеваться в комнату. Со строгим указанием попросить у брата Руперта сменную рубашку на три дня раньше положенного. Сердце колотилось в ушах, хотелось закрыть глаза и очнуться где-нибудь там, на скалистом берегу, когда операция Гая и рыбная дорога будут уже позади. Но мы обязаны проживать каждое мгновение нашей жизни.
– Вы все-таки пробовали уйти отсюда вплавь, друг мой? – осведомился Гай Невилл, увидев, как за Брендоном тянется от порога мокрый след.
– Нет. Доставал нож.