Невеста из Холмов

– Нет, конечно, его можно победить, – объяснял Гьетал спокойно. – Кого угодно можно. Но я без Кристалла не справлюсь. Нет, дети, не стоит прорываться туда, где Эшлин видела мой Кристалл в последний раз, – я хорошо знаю Горта, Кристалл уже вновь у него. Вы только обратите на себя лишнее внимание ваших старших.

– Бросай сливы. Режь пополам и бросай, – Мавис потеряла надежду отвязаться от Эдварда. – Теперь мешай и, когда они совсем размякнут, клади мед.

Эдвард порезал палец, уронил сливу и затряс рукой. Кхира страдальчески вздохнула и сменила его, что-то шепнув. Аодан выдохнул. Мавис уступила Кхире доску с пучком полыни и чашечкой меда и села возле Гьетала. На ее лице боролись упрямство и смущение.

– Если твои друзья знают, дитя, я сам начну, – ответил Гьетал невысказанным словам. Дождался кивка Мавис и продолжил: – Ты полукровка, я вижу, и нет повода смущаться этим. Тебе подвластна магия слова?

– Когда злюсь. Или пугаюсь.

– Верный признак. Ши есть в вашем мире, дети. Немного, но есть. Изгнанники. Заблудившиеся. Ушедшие за любовью или бегущие от любви. Среди них можно встретить как преступников, так и несущих добро. Беда в том, что первых больше.

Он поймал удивленный взгляд Эшлин и улыбнулся:

– Это не то, что рассказывают юным, не желая подавать им дурной и опасный пример. Но если мне суждено вернуться домой, я изменю этот обычай. Ограждая дитя от знания, мы не ограждаем его от опасности, напротив.

Он снова перевел взгляд на Мавис и чуть улыбнулся ей:

– Для нашего мира полукровки, как ни жаль, слабы. Вам не овладеть всей нашей магией, а значит, в мире ши вы будете вечными последними. Прости, но это так.

– Я и здесь последняя, – ответила Мавис резко.

– Нет. Ты пока не нащупала свой дар, не овладела им полностью. Тебя никто не обучил, к тебе были несправедливы, тебя лишили имени и положенной ребенку любви – это я вижу, не расспрашивая. Но твои руки могут создавать. Тесто для хлеба. Мазь от ожога. А твои слова могут бить. Если эти две силы, творение и разрушение, соединить воедино, ты станешь настоящей собой. Я бы взялся тебя учить.

Мавис наклонилась ниже, и дальше разговор пошел шепотом. Кхира выложила в котелок мед и взялась резать полынь. Эшлин принюхалась и вдруг дернулась вперед:

– Перезрелая слива, сосновая смола, мед, полынь… Старейшина, это же…

– Мазь от ожогов железом, – чуть удивился Гьетал. – Я же при тебе просил детей сварить ее. Иначе я буду лечиться дольше, чем стоило бы.

– Этим пахло у Горта тем утром, когда все случилось, – вспомнила Эшлин. – А потом, под холмом, он смог взять в руку железо.

– Так делают ши, скрывающиеся среди людей, – кивнул Гьетал. – Щедро намажь руки – и бери хоть подкову, хоть нож за лезвие.

– От кого-то еще так пахло, – задумалась вслух Эпона. – Нет… не помню.

Эшлин почувствовала себя еще большей дурой, чем до того. Она же могла понять тогда. И даже сварить мазь себе. И даже…

– Дитя, – мягко сказал Гьетал. – Вершащий зло оказывается на шаг впереди. Это закон жизни. Как ни жаль.

– И что? Он всегда будет впереди? – возмущенно спросила Эпона.

Гьетал покачал головой:

– Шаг за вами. Это ваш мир. Вы на его страже, дети.

Стук в дверь был коротким и повелительным, хотя шагов никто не слышал. И такой же повелительный голос произнес:

– Открывайте. Я знаю, что вы здесь, и держать меня на пороге – дурная примета.

* * *

Кхира кинулась открывать прежде, чем ее успели изловить. В комнату торжественно прошествовала матушка Джи в своих тяжелых юбках и ярком платке, лихо сдвинутом назад. Взглянула на Кхиру, и та сбросила на пол пару подушек. Матушка Джи уселась, скрестив ноги, вытащила из-за пояса трубку и неторопливо принялась набивать ее, оглядывая замолчавшую компанию.

Гьетал первым поднялся и вежливо склонил голову. Матушка Джи ответила довольным кивком и продолжала набивать трубку. Вскочили, приветствуя, и остальные.

– С уважением к хозяевам, – поздоровалась старая пэйви без большого, правда, уважения в голосе. – Сядьте. Почтили старуху, и довольно. Дела ваши знаю – девочка ваша, – она указала на Кхиру, – сказала нашей Монгвин, Монгвин – нашей Нелли, та уже мне.

Черные глаза прямо смотрели на Эшлин.

– Натворили вы, молодые. Ты чужачка, стало быть? Из детей холма? Верно болтают?

– Да, – ответила Эшлин, – но я не…

Жест пэйви заставил ее замолчать. Было в старухе что-то от филида – те умели прервать даже вой ветра.

– Скажи главное. Жизнь отнимала?

Эшлин замотала головой.

– Вот и ладно. Остальное по пути. Теперь ты, чужак, – взгляд матушки Джи остановился на Гьетале. – Уважение знаешь, вижу, и сам уважаем. Жизнь отнимал? Человеческую?

– Нет, матушка, – ответил Гьетал спокойно. – Только таких же, как я. И рожденных камнем. Тех и тех – в бою.

Эшлин вздрогнула от «таких же, как я». Старуха кивнула.

– Убивший человека нечист. Убивший вне боя дважды нечист. Мой народ дал зарок укрывать бегущих от правосудия, кроме убийц и совершивших дурное с детьми. Вардо моего внука стоит у ворот. Собирайтесь.

Снова оглядела всех, взяла пальцами уголек с жаровни, разожгла трубку и закурила. Рассмеялась: