Невеста из Холмов

– Мой брат… скоро умрет? – шепотом переспросила Эшлин, не желая в это верить и веря. Она зачерпнула две горсти песка, который с шелестом бежал сквозь ее пальцы, будто сама она стала песочными часами.

– Если душу его продолжит обвивать вьюнок магии Горта. Я видел его. Это он приносит мне сюда пищу и воду, ведь Горт боится пускать ко мне людей. И я видел, как Кристалл Мэдью потускнел. Он все еще не помнит себя и не хочет знать иного, кроме своей маски, но душа уже бьется в тревоге. Если Кристалл треснет, то он погибнет. А снимать маску – дело опасное и требует много сил. Больше, чем у каждого из нас сейчас.

Эшлин слышала его слова и порой пропускала смысл. Главное уже билось в голове в висках бешеным потоком крови.

«Мэдью умирает. Из-за тебя. Мэдью творит зло. Из-за тебя. Мэдью погибнет проклятым. Из-за тебя».

Есть мысли, которые прокатывают душу, как рубашку через стиральный валек. Нет у тебя души, Эшлин. Нет у тебя надежды.

Она медленно поднялась, подошла к стене, уперлась в нее руками и закричала. Эту боль даже слезами было не выплеснуть.

Ее крику ответила рождающаяся дрожь камня. Тяжелая, медленно усиливающаяся дрожь, похожая на рычание далекого, но быстро приближающегося хищника. Эшлин успела услышать голос Гьетала: «Осторожно!» – дернуться назад, но ладони точно приросли к каменной стене. Камень тянул ее в себя. Камень пытался ее обнять.

Раз, два – с дальних гор
За тобой придет фомор,
Три, четыре, он идет,
И тебя он украдет.
Пять, шесть – не беги,
Тяжелы его шаги,
Семь, восемь, да-да-да,
Станешь камнем навсегда.

Этой считалкой дети ши пугали друг друга, играя среди огней в ночь Самайна. Просто считалка. Просто…

Стена медленно оседала, не выдержав сотрясавшей ее дрожи. Эшлин вырвалась из каменного объятия, державшего ее руки, но успела лишь закрыть ладонями лицо.

За шиворот посыпалась крупная каменная крошка, и пришла темнота.

Глава 17 Цена свободы

Первое, что ощутила Эшлин, – ей неудобно и колко лежать, под боком острое, и очень болит плечо. Открывать глаза не было сил, потому что очень не хотелось что-то вспомнить. Что-то важное. Что-то плохое.

Но когда над ней со вкусом чихнули, и голос Эпоны сказал: «Нашел время, давай уже быстрее!» – а голос Эдварда: «Что я, виноват, что чихаю от пыли?» – а голос Аодана: «Кхира, ну тогда ты помогай, Мавис, опусти фонарь, гляди, Эш вроде не мертвая» – а Кхира: «Ух ты, какой красавец, а почему в цепях?» – открыть глаза уже попросту пришлось.

Над ней склонились в разной мере чумазые, насколько можно было понять при свете фонаря, лица… друзей, да, а как еще назвать? Ее человеческих друзей. Лицо беспрестанно чихающего Эдварда было замотано тряпкой по самые глаза.

– Ура! – сказали они одинаковым громким шепотом. – Живая.

– Мы услали ректора, – сказал Эдвард.

– Мы ничему о тебе не поверили. Сама расскажешь, – сказала Эпона.

– Если это твой друг, то вынимать из цепей я умею, опыт есть, – сказал Аодан.

– И познакомь с ним, – сказала Кхира.

– Быстрее давайте, – сказала Мавис. – Увидят.

Эшлин приподнялась навстречу протянутым рукам и огляделась. Рука двигалась, это было уже хорошо, значит, камень просто ушиб ей плечо. За спиной был грот, точнее, развалины грота. И вполне себе живой Гьетал, над которым наклонился Аодан, изучавший его цепи.

– Да сбить просто, и все дела, ерунда, – вынес он вердикт.

– Буду признателен, – заметил Гьетал. – Эшлин, дитя, будь добра подтвердить друзьям, что я безопасен для всех вас и хотел бы уже распрощаться с железом. Желательно навсегда.

Эшлин закивала так отчаянно, что встрепанные волосы запрыгали, а с плеча съехало разорвавшееся платье. Мавис молча накинула на нее шаль. Эшлин попыталась наконец-то объясниться, но вместо этого расплакалась. Слишком многое случилось. Слишком многое узналось.

– Так, – решительно сказала Эпона и обняла ее, – в коллегии поговорим. Я доведу Эшлин. Аодан поможет ее другу. У нас там есть еда и горячее питье.

– В мужской коллегии, в нашей с Аоданом комнате, – поправил Эдвард. – У вас там Эния. А у нас все равно все, кому знать не надо, пошли в «Лосось».

Эпона – немыслимое дело – не стала спорить с Эдвардом. Она помогла Эшлин встать и подхватила ее под руку. Равномерный стук камня рядом возвещал гибель – наконец-то – железных оков Гьетала.

* * *

Рыжий молчаливый слуга – молодой, совсем мальчишка, с бледным безразличным лицом – прогуливал шагом ректорского коня во дворе королевского замка. Конь, вороной красавец с дивно яркими глазами, пригибал голову по-бычьи. Почему-то от него – то ли от коня, то ли от слуги – шарахнулась пробегавшая собачка в попонке, любимица принцессы, и Лизелотта посмотрела удивленно, подхватила собачку на руки. Рыжий парень не нравился ей – ладно немой, это бывает, но он и вовсе выглядел так, словно, кроме хозяйских слов, ничем не интересовался и никого не видел. Даже на кухню не пошел посидеть послушать чужие разговоры. Странный.