Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

— Я очень люблю нашего сына, — ласково улыбаясь, проговорил король. — Он благородный и мужественный человек, сумевший преодолеть все препятствия и достигший нынешнего, значительного, положения в обществе собственными силами. Он достоин любви и уважения!

— Искренне благодарю вас, ваше величество, за эти прекрасные слова, — растроганно сказала Серафи, устремив на короля взгляд, полный благодарности и затаенной нежности.

Король же, печально нахмурив брови, проговорил голосом, в котором звучало искреннее раскаяние:

— Я причинил вам много горя, Серафи, сам того не ведая. И теперь мне остается только сожалеть об этом…

Людовик сделал знак Марселю, и тот опустился на колени у постели матери. Она, собрав последние силы, возложила руки ему на голову, призывая на него небесное благословение.

— Простите! — прошептала она. — Вспоминайте обо мне… с любовью… Наступит срок, и мы снова встретимся… Там…

Таковы были последние слова этой великой мученицы, бедной Серафи Каванак. Неземной свет окрасил ее бледные черты. Пора страданий и мук миновала. Серафи обрела вечный покой.

Глубокое, торжественное молчание воцарилось в комнате, словно в храме. Король беззвучно молился, подняв глаза к небу. Адриенна и Марсель стояли на коленях у постели. Наконец, пересилив себя, Адриенна поднялась и, поклонившись королю, сообщила ему последнюю волю покойной.

— Это снова подтверждает нам всем, как она дорожила воспоминаниями о прошлом, — с горечью и радостью одновременно проговорил король. — Она хочет упокоиться близ Сорбонского дворца, там, где прошла ее молодость, где она баюкала тебя, Марсель. Я поручаю тебе перевезти тело в Сорбон и немедленно прикажу возвести над местом ее последнего пристанища ажурный купол. И обязательно буду присутствовать на погребении.

Король подошел к ложу, простился с Серафи последним долгим взглядом и, постояв минуту со склоненной головой, вышел из комнаты.

Приехав в Версаль, Людовик заперся у себя в покоях и несколько дней оставался в одиночестве, не принимая никакого участия в придворных делах и заботах.

Между тем во дворце Сорбон уже все было подготовлено для последнего прощания. На стенах и башнях развевались траурные флаги, ворота были обиты черным сукном, дорога усыпана цветами.

И вот наступил тот скорбный час, когда саркофаг с телом Серафи был доставлен во дворец и после панихиды в присутствии короля, парижского архиепископа и многочисленной свиты короля был опущен в склеп.

XXXI. КАРА НЕБЕСНАЯ

Когда Бофор, убежденный, что у него не осталось никакой надежды отвратить постигшую его немилость короля, быстро направлялся к выходу из версальских садов, он встретил неожиданно попавшегося ему навстречу королевского камергера маркиза д'Ормессона — единственного из всех прежних сторонников, оставшегося верным ему.

— Я уезжаю из Версаля, маркиз, — мрачно проговорил Бофор. — Между мною и королем произошла серьезная сцена, и некоторое время я не буду являться ко двору.

Д'Ормессон подобострастно поклонился, заверив:

— Если я каким-либо образом должен доказать вашей светлости свою преданность, то я готов!

Бофор кивнул, угрюмо бросив:

— Посмотрим. То, что случилось, не может продолжаться долго. Я так просто не сдамся!

Камергер снова поклонился, с готовностью подтвердив:

— Вы во всем можете полагаться на меня, ваша светлость!

— Я принимаю ваше обещание, маркиз, — ответил Бофор. — И вы не пожалеете, что сохранили мне преданность… А сейчас ступайте во дворец. Посторонним незачем видеть нас вместе и знать о нашем разговоре. Если вы мне понадобитесь, я дам знать.

Камергер поклонился герцогу и последовал его совету, а Бофор, больше нигде не задерживаясь, отправился в свои версальские апартаменты, чтобы спокойно и обстоятельно обдумать, как повести дело дальше.

К утру бессонной ночи решение созрело. Последние слова разговора короля с Марселем, подслушанного в аллее, послужили отправной точкой при составлении плана, который вызвал на лице Бофора сатанинскую ухмылку злобного удовлетворения.

Итак, задача была прежней — избавиться от ненавистного врага. Для этого прежде всего надо ослабить его влияние на короля, и затем постепенно подняться на прежнюю высоту.

Он велел послать за маркизом д'Ормессоном. И когда тот явился, Бофор прямо и без обиняков сказал:

— Я напоминаю вам, маркиз, ваше обещание и предоставляю вам возможность оказать мне услугу.

Камергер поклонился и коротко произнес:

— Вам остается только приказать.

— Дело совершенно простое и безопасное, — заверил Бофор. — Я вспомнил, что вы сами вписываете нужные слова в предписания об аресте лиц, которые при таинственных обстоятельствах выходят из кабинета короля.

— Да, это поручено мне, — подтвердил камергер. — Однако в последнее время таких предписаний не делалось.

— Это неважно! — воскликнул Бофор. — Вы ведь по–прежнему имеете право отдать коменданту Бастилии такое распоряжение?

— Разумеется! — подтвердил маркиз и поинтересовался: — Чье имя вы хотели бы вписать?

Бофор внимательно посмотрел на него и уточнил: