Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

– Что ж, с этим трудно спорить, – сдался Марсель. – Тут я должен согласиться с тобой. Хотя в Париже у меня тебе было бы удобно и спокойно.

– Нет–нет, мой милый, оставим это, – сказала Серафи. – Да и дорога для меня слишком далека и трудна. Я чувствую, что мне просто не хватит сил.

Марсель понял, что спорить бесполезно, кивнул и, казалось, найдя верное решение, сказал:

– Я отправлюсь в Версаль и попрошу короля отпустить меня на некоторое время. И тут же вернусь в Сорбон, чтобы быть рядом с тобой.

– Ах, сын мой, – растроганно промолвила мать. – Я так долго была в разлуке с тобой, что с радостью готова согласиться, чтобы ты неотлучно был со мной. Но у тебя есть сыновний долг и перед королем, твоим отцом. Поэтому поспеши к нему без сомнений и будь рядом с ним. А добрая Манон и милая Адриенна останутся со мной.

– Они тоже могли бы переехать с тобой, – снова вернулся к своему предложению Марсель. – Король, конечно, позволил бы Манон оставить дворец, чтобы сопровождать тебя. И у меня во дворце все вы были бы в полной безопасности от любых козней Бофора.

– Теперь я больше ничего не боюсь, – повторила Серафи. – Анатоль не посмеет что‑либо предпринять против нас. Да и за тебя я спокойна. Случилось самое важное – твой отец с любовью принял тебя. Поезжай в Версаль, король ведь не знает, что ты здесь.

Марселю не оставалось ничего другого, как покориться и подчиниться воле матери.

Простившись с ней и Адриенной, он приказал Гассану оставаться во дворце, пока его рана не затянется. И вскоре одинокий всадник галопом понесся по Парижской дороге.

XXVII. БЕЗДУШНЫЙ НАСИЛЬНИК

Угрюмо насупясь, герцог молча сидел в кресле, не замечая, что сумерки вползли в комнату. В душе его тоже царили потемки, и мрачные образы непрестанно роились в воображении. Слуги не решались войти в кабинет, чтобы зажечь свечи, зная, что в такие минуты опасно попадаться ему на глаза без зова.

Наконец герцог пошевелился и позвонил.

Вошел проныра Валентин, подобострастно кланяясь. Он зажег свечи и остановился в ожидании приказаний.

– Ты и Паскаль приготовьтесь завтра в дорогу, – заговорил наконец герцог. – Велите заложить карету. Об остальном я распоряжусь потом.

Валентин, отвесив низкий поклон, вышел.

Едва рассвело, а карета, которую велел заложить герцог, уже стояла у подъезда дворца. Паскаль и Валентин ожидали в прихожей, ломая голову, куда это герцог собирается ехать?

И вот наконец раздался звонок из кабинета герцога.

Оба лакея бросились на зов и, согнувшись в поклоне под угрюмым взглядом господина, замерли в ожидании приказаний.

– Я хочу поехать в Сорбон! – резко бросил Бофор. – Вы оба будете меня сопровождать. Когда приедем, карета должна остановиться, не доезжая дворца, в парке. Чтобы ее нельзя было сразу заметить.

Итак, в Сорбон! Теперь лакеи начали смутно догадываться в чем, собственно, дело.

Вскоре герцог решительным шагом сбежал по ступеням и сразу же сел в карету, захлопнув дверцу с занавешенным окном. Лакеи встали на запятки, и карета резко взяла с места, дробно стуча колесами по булыжнику.

День клонился к вечеру, когда карета Бофора, мягко покачиваясь на лесной дороге, въехала в парк Сорбонского дворца и остановилась, как было велено, в тени деревьев. Солнце еще стояло низко над горизонтом, окрашивая в пурпур и кроны деревьев, и купы плывущих по небу облаков.

Вечер был такой чудесный, что Серафи захотелось оставить душную комнату и хоть часок провести в саду на свежем воздухе. Старушка Манон не стала противиться желанию госпожи и, поддерживая под руку, проводила ее в парк.

Бледное лицо женщины оживилось и порозовело, словно на него упал отсвет вечерней зари. Вдыхая благоухание цветов, она с затаенной радостью ощутила, что ей становится лучше, – прогулка заметно укрепляет ее силы. Они неспеша прошли всю аллею до пруда и направились к любимой жасминной беседке.

И тут вдруг Манон настороженно прислушалась. Серафи замедлила шаг и, безотчетно подобравшись, остановилась.

До них донесся совершенно отчетливый стук колес и цокот копыт. Кто‑то приехал во дворец.

«Но кто бы это мог быть? Лекарь? Он уже приезжал утром. Король?.. И может быть, и Марсель с ним?» – Серафи терялась в догадках, надеясь, что ее последнее предположение верно. Но через минуту ее надежде суждено было уступить место ужасу.

Неподалеку, из‑за рощицы, раздались грубые голоса и звуки тяжелых шагов. Они приближались. Старушка Манон вздрогнула. На лице ее отразился неописуемый ужас. Она вскрикнула:

– О, неужели? Боже мой! Это светлейший герцог!

Серафи обмерла.

На аллее появился герцог в сопровождении двух лакеев. Весь его вид – надменный и мрачный – говорил, что на этот раз он не отступит, пока не добьется своего.

Паскаль и Валентин, вопросительно переглянувшись, толкнули друг друга локтями, увидев Серафи. Это была госпожа Каванак, которую они знали в те времена, когда она жила и скончалась в герцогском дворце. Слуги узнали ее с первого взгляда. Она жива! Может ли такое быть?