Невеста Короля Воронов

Королевское благословение было ничем иным, как раздачей магии — той самой, что лежала в хранилище Короля, и той самой, что Королева обратила в бусину и съела.

— Королева ранена, Королева хрома, — злорадно шептал Барбарох, спеша в тронный зал. — В этом состоянии девушки так неуверенны в себе! Король относится к Королеве подчеркнуто внимательно и уважительно — вот и надо бы сказать ей, внушить ей мысль о том, что не любовь движет им, а голый, холодный расчет. Королева, как оказалось, прекрасный сосуд для магии всех сортов. Просто идеальное хранилище — так может, Королю просто выгодна она как ценнейший артефакт, э-э-э? Если подать это верно, то она поверит. Хотя бы засомневается в его любви; и их можно будет разлучить, оттолкнуть друг от друга. Король раздаст свою магию в виде Королевского Благословения, Королева ему своей не отдаст, не вступится за него, и тогда…

Барбарох даже засмеялся, гадко и пошло, потирая разом вспотевшие ладошки.

— И тогда можно будет привести к нему Коршунов, — закончил свою мысль Барбарох. — Уж они найдут способ освободить его оболочку от надоедливой души! И тогда я займу его место! Тогда все, чего я хотел, будет мое — и Анна тоже. Интересный, однако, она артефакт. И не такая уж невинная; наивность при дворе быстро вылечивается припарками из тумаков. Эта женщина, такая хрупкая на первый взгляд, на самом деле крепка как скала. Ее так выгодно иметь в союзниках…Она покорится мне, конечно, покорится, если не дура. И с Бражником расправиться для нее не составит никакого труда. Если она так славно угостила тумаками Коршуна, то и из Бражника душу вытряхнуть сумеет! Главное — стать ей лучшим другом. Она не сможет отказать…

Барбарох пригладил волосы, аккуратно оправил белое шелковое платье на стройном теле Бьянки и изобразил обворожительную улыбку на лице. Гордо вздернув беловолосую голову, Двуглавый ступил в зал, и под взглядами собравшихся прошел к самому подножию тронов, на которых расположились Анна и Король..

— С первой победой Вас, Ваше Величество! — прощебетал Двуглавый нежным голоском, церемонно кланяясь удивленной Королеве и изображая самую подобострастную улыбку на какую только было способно присвоенное им лицо. — Это было… неповторимо! Браво, браво! Я не могу не восхититься вашим мастерством и вашей смелостью.

Лесть была такая нахальная, неприкрытая и грубая, что Анна, выслушивая похвалы из уст сестры убитой ею Лукреции, онемела от неожиданности, и перестала зловеще похлопывать концом косы о ладонь.

— Похвалы от вас очень неожиданные, — произнесла она, наконец, — и, признаться, я не верю своим ушам.

— Верьте мне, Ваше Величество, — снова прощебетал Двуглавый нежным голоском Бьянки, скромно потупив взгляд и снова кланяясь. — Смерть изменницы не должна меня волновать, вы сделали то, что должны были. Я восхищаюсь вами, и более всего на свете хотела бы добиться вашего расположения и дружбы. Я не хотела бы, чтоб тень моей преступной сестры пала на меня и заставила бы вас как-то дурно думать обо мне. Я верна Королю, и Королеве своей буду верна тоже, — Бьянка снова присела в изящном реверансе, а Анна неприязненно нахмурилась, припомнив, какую именно верность красавица демонстрировала в свое время.

Казалось, Король тоже был удивлен вызывающей дерзости, с которой Бьянка осмелилась поздравить Королеву. Всматриваясь в девушку, он с удивлением понимал, что в душе говорящей нет ни капли жалости к убитой Лукреции. К тому же, что-то в Бьянке поменялось, как-то иначе стало выглядеть ее словно фарфоровое личико, но Король никак не мог понять, что именно. Девушка выглядела так, будто отряхнула с перышек пыль прошлого, привела себя в порядок, вздохнула, и с головой окунулась в бурлящий водоворот жизни — но уже без сестры.

Король заметил, как Королева изменилась в лице; заметил ее смятение и гнев, и недовольно поморщился. Разумеется, она помнила его нелепую, неуклюжую попытку ее поддразнить, разумеется, она помнила, как его руки ласкали обнаженную грудь Белой. Но сейчас Королю вовсе не хотелось, чтоб Королева вспоминала эту глупую сцену. Бьянка с ее подобострастием, с ее льстивыми восторгами была очень некстати! Нужно было показать ей, что ее время прошло, что ее власть над ним — та небольшая, что была, что зиждилась на ее прелести и на его слабости к красивым женщинам, — кончилась, прошла, и больше не вернется.

Анна с ее твердостью, с ее верностью и чистотой занимала все его мысли. Ее наивная, почти детская храбрость, граничащая с верой в непогрешимых, смелых и прекрасных рыцарей вселяла в него самого веру в собственные силы, и Анна казалась ему драгоценней слитка золота. Странное чувство.

— Зачем ты пришла, Бьянка, — произнес он, и девушка припала на колено у его ног, поклонилась так низко, что едва не ли не распласталась на ступенях, ведущих к подножию его трона. Ее белизна, нетронутая, ослепительная, выглядела так трогательно, словно девушка была воплощением самой невинности. Она склоняла белокурую головку так покорно, так трогательно, что дрогнуло б любое, даже каменное сердце.