Невеста мага времени. Проклятый дар

И мне почти удалось это сделать. Я чувствовала, как напряглись мышцы, как вцепились в подлокотники стула пальцы. Еще чуть-чуть, еще немного, и я взлечу!

… В этот момент всё стихло, и полилась совсем другая музыка: дикие рваные звуки сменились ласковыми, убеждающими. Они оглаживали меня со всех сторон, как любимую женщину, убаюкивали и признавались в любви. В застаревшей страсти, которая окрепла и превратилась в ровное пламя. В любовь. Сильную и правильную.

Комрей играл нежно, ласкал свою виолончель, восхвалял ее. Боготворил. В груди шевельнулось что-то теплое, томное, влекущее… Я подумала, что хочу посмотреть в глаза Комрею. Хочу, чтобы он раскрыл глаза и смотрел на меня. Только на меня!

Сердце забилось в предвкушении того, что будет после. Вот, он закончит играть, отложит смычок, приставит к стулу виолончель, и… Мы поаплодируем, а потом, я не выдержу нахлынувших чувств, и брошусь к нему на шею. Прижмусь к твердому, сильному телу и попрошу, чтобы он играл мне каждый день. Каждый божий день! Обязательно. И я тонула в этой сладкой музыке, вдыхала и наслаждалась ею, как наслаждаюсь сейчас.

Да, игрой можно и в самом деле наслаждаться. Жить, радоваться, любить!

— Елен! Очнись! — донесся шепот Астора, и я покачнулась в кресле.

Меня коснулось что-то мокрое, противное. И голова закружилась. Пару секунд я оторопело смотрела на коснувшуюся меня руку мужчины, и не могла сообразить.

— Что случилось? — прошептала в ответ.

Музыка все еще лилась. Очаровывая, увлекая, принуждая поверить ей, отдаться.

— Ты впала в транс, — без улыбки ответил Астор, — Пожалуйста, держи себя в руках. Это важно!

— Постараюсь! — пробормотала я и вдруг услышала, как скрипнули подлокотники чужого кресла. Перевела взгляд на побледневшую Эррис. Богиня вцепилась в резные ручки и плыла. Она не сводила безумного взгляда с мага и только что не пожирала его взглядом. Неужели, и на нее музыка производила такое сильное впечатление? Вдруг, Комрей резко вдарил по струнам, и характер музыки снова изменился: он рвал, звал за собой, увлекал в высокие дали…

Эррис задрожала, когда Комрей пошел на крещендо.

— Не поддавайся! — снова сказал мне Астор, — Не смотри на него!

«Значит, музыка — это ловушка». Сама не знаю, отчего мне сделалось горько. Наверное, потому, что вокруг меня клубился обман. Заманивал меня в свои призрачные объятья, грозил радостью и удовольствием, но не имел ничего за душой.

Да, Комрей придумал интересный способ, как добиться моего согласия. Раз не доверяю словам — в ход пойдут уговоры другого уровня.

А ведь у него почти получилось. Да и Эррис, уж на что богиня, и то попала под влияние дьявольской музыки.

Я приказала себе не смотреть на Комрея, дабы не увлечься снова. Удивительно, но это сработало. Правда, пришлось немного развернуться, и теперь я сидела к Комрею и Леону боком, и могла спокойно смотреть на стену справа.

Светло-желтые стены с облупившейся местами краской когда-то гармонировали с гардинами, чей цвет был на два тона темнее. Белая лепнина под потолком требовала срочной реставрации, а красивая цветная роспись потолка растительной тематики — явно побледнела с течением времени.

Да, когда-то здесь и вправду был очень милый салон. Наверное, гости собирались и пели романсы, читали стихи. Здесь было уютно и по-домашнему тихо. Насколько поняла, окно выходит на противоположную сторону замка. Ту, которую я еще не видела.

Интересно, что там? Лес? Поле? Заброшенные огороды или соседний замок?

Музыка нарастала, крещендо усиливалось и грозилось взорваться целым фонтаном звуков, но на меня это уже не производило гипнотического очарования.

Я блуждала взглядом по небольшой комнатке, гордо названной малым музыкальным салоном, и после созерцания хрустальной люстры переключилась на картины. Так было проще — не зацикливаться на мысли, что нельзя смотреть на Комрея, спокойно дожидаться окончания концерта.

Определенно, род Таймс любил живопись. И особенно, пейзажи. Я насчитала целых пять штук, причем большая часть изображала поля и лесные опушки.

Только на одной сравнительно большой картине виднелась группа людей в странных одеждах. От нечего делать, я принялась считать их. Три женщины, двое мужчин. Все одеты в белоснежные балахоны, и все пятеро неуловимо похожи, как братья и сестры.

Приглядевшись, я вздрогнула от удивления. Одна из женщин показалась мне знакомой. Ее портило только торжественное и какое-то надменное выражение.

Неужели на картине изображены боги?

Я мельком взглянула на Эррис. Богиня внимала игре Комрея с таким вниманием, будто от этого зависела ее жизнь.

Странно, если приглядеться, то на картине должен быть и шестой персонаж. Ведь кому-то протягивает руку один из мужчин. И… эту руку держат пальцы. Едва заметные на фоне светло-желтой листвы куста. Но, если приглядеться, то становится понятно, что из куста торчит человеческая кисть, наполовину согнутая.

— Кто шестой? — тихо спрашиваю у Астора, но мужчина лишь удивленно поднимает брови.

Что, там изображен преступник? Или тот, кого навсегда вычеркнули из светской жизни?