Отговориться односложными ответами было почти невозможно, но черночешуйчатый неизменно приходил мне на помощь, акцентируя внимание на наших занятиях, что слишком быстро наскучило высшему обществу.
Чувствовала себя не в своей тарелке. Хотелось сбежать. Я даже из-за стола выскользнула первая, но далеко уйти не успела.
— Простите, вам записка, Ваше Высочество, — обратился ко мне один из прислужников, с широкой улыбкой протягивая клочок бумаги, сложенный в несколько раз.
— Благодарю, — кивнула я без эмоций.
Выждав, когда мужчина уйдет, развернула клочок и пробежалась по строчкам. Сердце пропустило удар, еще один. Волнение охватило, дрожь окатила позвоночник, выстреливая в затылок горячей волной.
Покачнулась.
Губы высохли, воздуха не хватало. Нет, я прекрасно знала, что этот день обязательно настанет, но не верила, что у Ирарнаса действительно что-то получится. Все-таки давать обещания и выполнять их — это не одно и то же.
Вот так лаконично, коротко, только суть. Эмоции нахлынули ураганом. Перед глазами проносились те пункты, которые я обязательно должна была завершить до своего исчезновения. Их было немало, но надеялась, что недели хватит. По крайней мере, я сделала для Дарконии все, что было в моих силах.
— Дарини…
Испуганно дернулась, запрятывая записку в складки платья.
— Вы что-то хотели? — обернулась я к матери, делая вид, что поправляю наряд.
Была резка. Сама почувствовала агрессию, но выражала ее лишь потому, что ничего хорошего не ожидала. И оказалась права.
— Я желала поговорить с тобой, — проводила она меня в сторону за широкие колонны, за которыми скрывались диванчики. — До меня дошли слухи, что Ирарнас выбыл из отбора. Мне казалось, мальчик хорошо выступил на арене. За него так болели…
Отвернувшись лишь на секунды, я прикрыла веки, чтобы переждать бурю, закружившую в душе. Мама же все продолжала и продолжала говорить, но все ее слова сводились к тому, что было бы неплохо, если бы «мальчик» прошел дальше. Это хорошо сказалось бы на его будущем, ведь именно я стала причиной, по которой его обвинили в измене.
— А вам не кажется, что вы заигрались? — резко обернулась я, ощущая, как срываются тормоза. Внутри все клокотало от злости. — Вам не кажется, что ваши приоритеты расставлены неверно?
— О чем ты? — нервно улыбнулась женщина, пытаясь взять меня за руку.
Кисть легко выскользнула из чужого захвата, а я сделала шаг назад.
— Я — ваша родная дочь. Это мои проблемы должны для вас быть первостепенными.
— Но мальчику нужна помощь… — возразила она удивленно.
— Мне нужна помощь, мама! Мне нужна ваша помощь, а ваш мальчик — взрослый дракон, который вполне может позаботиться о себе самостоятельно. Правда, вы не желаете видеть ни того, ни другого. Что же, это ваш выбор.
— Дарини, ты ведешь себя непозволительно! — попыталась она перебить меня, выражая возмущение.
— Я веду себя так, как меня воспитали, — ударила я по больному, полностью осознавая последствия своих слов. — Так вот там — на Земле — меня научили не менять своих решений. Более того, я не вижу причин, чтобы идти вам на уступки. Ваш мальчик вырос. Впрочем, девочка тоже.
Я видела ее слезы, что встали в глазах, словно стекла. Наверное, мне было так же больно, как и ей, но я чувствовала, что должна была сказать именно это.
Да, слишком откровенно и открыто. Да, перегнула палку. Не имела права так высказываться, потому что, какой бы она ни была, она моя мать, но где-то глубоко в душе надеялась. Искренне надеялась, что мои жестокие слова послужат катализатором. Заставят задуматься над тем, что я нуждаюсь в ней и в ее заботе. Нуждаюсь гораздо больше, чем кто-либо другой.
Слезы скользили по щекам. Ни всхлипа, ни звука — я молча выходила из центрального зала через раскрытые настежь высокие двустворчатые двери. Там небо уже раскрашивалось всеми оттенками палитры заплутавшего художника. Слышала, как окликал отец, но не имела сил обернуться. Ночь всегда скрывает слезы, а я в последнее время плачу слишком часто, что совершенно не добавляет сил.
Но добавляет сил другое.
Теплые ладони, что неизменно ложатся на плечи, согревая своим теплом. Я давно научилась узнавать Рирнара по запаху — терпкому, горькому, как темный шоколад с каплями рома и сочной вишней. Мне не нужно было оборачиваться, стоя на ступеньках, чтобы знать, что это именно он накинул мне на плечи мой плащ, а теперь удерживает, позволяя опереться, прислониться к своей груди.
Яркие цветы распускались в темном небе. В воздухе пахло то ли порохом, то ли серой. Этот аромат смешивался с чистым запахом снега, с запахом мороза — легкого, едва заметного, что ложился колкими льдинками на траву. Залпы, будто раскаты грома, ударяли в такт часто бьющемуся сердцу.
Объятия стали крепче, теснее.