— Ну, это было бы довольно трудно. Мне часто приходилось видеть картины смерти, потому что врачей зовут к больным, как правило, слишком поздно. Вот где обнажаются скрытые помыслы и чувства! У постели умирающего и на рынке лучше всего можно узнать людей. Именно благодаря этому, не будучи Лукианом [47]
или Менандром [48], я могу представить ряд человеческих портретов, до того верных, как будто их оригиналы выворачивали передо мной свою душу.— Совершенно согласна с тем, что для умирающего немыслимо притворство, — возразила Паула, — ему все равно, что о нем подумают другие, но нельзя сказать того же о людях, близких к покойнику. Уже один обычай требует от них внешних проявлений печали.
— Разумеется, — отвечал Филипп, — но дело в том, что таинство смерти освящает собой комнату страдальца, и она становится тем же храмом. В такие торжественные минуты трудно носить на себе маску, потому здесь видишь почти каждого человека таким, каков он есть. Один поразит тебя при этом своей нравственной испорченностью, другой же, напротив, совершенно неожиданно вырастет в твоих глазах.
— И такое трогательное превращение произошло с Орионом, с этим вором, лжесвидетелем и неправедным судьей?! — воскликнула Паула, вскакивая с места.
— Ой-ой! — со смехом заметил Филипп. — Однако ты так же тороплива в своих умозаключениях, как и другие женщины. Нет Паула, поверь мне, сын мукаукаса не такой негодяй, как тебе кажется. У него доброе, чувствительное сердце. Во-первых, он страстно любил покойного отца. При мне Георгий нежно простился с сыном; потом я вышел из комнаты, и когда вернулся обратно, твой дядя был уже мертв, а Орион рыдал, как безумный.
— Это все одно притворство! — перебила врача дамаскинка.
— Притворяться можно только перед посторонними свидетелями, а в спальне наместника находились только Нефорис и маленькая Мария.
— Но ведь Орион — поэт, и к тому же очень даровитый. Ему ничего не стоит довести себя до экстаза. Послушал бы ты, как он исполняет с аккомпанементом на лире восхитительные песни собственного сочинения! У него множество талантов, я не отрицаю этого, но человек он бесчестный.
Слова стремительно слетали с губ возмущенной девушки, ее щеки пылали ярким румянцем; она была уверена, что ей удалось разубедить Филиппа.
Однако врач серьезно покачал головой и сказал:
— Справедливое негодование завело тебя слишком далеко, дорогая Паула. Сколько раз ты сама порицала мою резкость и подозрительность. Но позволь мне указать на примеры из моего личного опыта. Я сталкивался со многими злодеями, производя следствия по делу об отравлениях.
— Как же! Еще Гомер назвал Египет страной ядов! — воскликнула Паула. — Удивительно, что даже христианство не смягчило характера египтян. Мудрый Козьма [49]
, объехавший едва ли не весь свет, нигде не встречал такой злобы, вероломства, ненависти и недоброжелательства, как здесь.— Вот видишь, — продолжал, улыбаясь, врач, — какое обширное поле для наблюдений представляли мне преступники, прошедшие через мои руки. Между тем, присматриваясь к ним вблизи, я убедился, что нет такого закоренелого злодея, в котором невозможно найти какой-нибудь хорошей черты. Вспомни безбожную отравительницу Нехевт, пойманную три недели тому назад. Она уморила двоих братьев и родного отца, а между тем эта змея в человеческом образе терпела всякие лишения ради своего развратного сына, служившего в императорской армии. Нехевт пожертвовала для него всем и дошла до преступления с единственной целью: доставить ему средства для новых кутежей. Я встречал тысячи подобных примеров, но расскажу тебе еще только про одного из самых кровожадных и жестоких разбойников. Ему постоянно удавалось ускользать из рук охранительной стражи, но наконец он попался, и благодаря чему? До него дошли слухи о тяжкой болезни матери; желание увидеть ее в последний раз перед смертью заставило преступника забыть всякую осторожность. Сыновняя любовь победила все прочие чувства. Так и Орион, при всей своей испорченности, сохранил нежную привязанность к родителям. Поверь мне, это служит ручательством за многое, и на нем еще рано ставить крест. Вспомни изречение римлянина Горация: «Nil desperandum» [50]
.Паула не нашлась, что возразить на слова Филиппа. Как знать: пожалуй, Орион не обманывал ее, уверяя в своей любви, и посватался за Катерину только в угоду матери? Видя задумчивость дамаскинки, молодой врач хотел переменить тему разговора и возвратиться к последним минутам мукаукаса, как вдруг в комнату вошла одна из женщин-калек и сказала, что какая-то женщина желает видеть дочь Фомы. Несколько минут спустя Паула лежала в объятиях любимой кормилицы. Перпетуя, вне себя от радости, смеялась и плакала одновременно. Она была так счастлива, как будто с ними не случилось ничего дурного. Между тем молодая девушка не могла отвечать верной служанке такими же искренними порывами восторга. Однако Перпетуя не рассердилась на сдержанность своей питомицы.