Невеста Нила

Из груди Катерины неожиданно вырвались горькие рыдания. Паула уговаривала ее успокоиться, но бедная девушка плакала навзрыд, до тех пор пока подруга не подвела ее к скамейке под сикоморы. Здесь дамаскинка прижала к себе бедняжку, как больного ребенка, стараясь ободрить ее. Птицы притаились на ночь в густой листве деревьев. Совы и летучие мыши вылетели на поиски добычи. Небесный свод украсился звездами. С западной стороны города доносился вой шакалов, обитавших в разрушенных домах. Влажная роса оседала на листьях растений и на траве. Садовые цветы сильнее благоухали, и Паула сознавала, что пора защититься от испарений, поднимавшихся с реки. Но она терпеливо слушала Катерину, пока та облегчала перед ней свою душу.

Бедняжку мучило раскаяние, и она старалась вырвать из сердца несчастную любовь к Ориону.

Катерина рассказала Пауле, как сын мукаукаса просил ее руки, как она его любила и мучилась ревностью, и как наконец решилась в угоду ему дать ложные показания на суде. По словам Катерины, Мария первая образумила ее и указала на разверзшуюся под ее ногами бездну. Вечером, после смерти Георгия, девушка пошла с матерью в их дом, разделить печаль друзей. Ей хотелось увидеть Марию, но ей сказали, что девочка больна лихорадкой и лежит в постели. Потом она вздумала пройти в комнату с фонтаном, откуда был слышен голос ее матери. Тон Сусанны был не печальный, а сердитый, взволнованный. Испуганная этим, Катерина повернула назад и вышла на открытую галерею, обращенную к набережной Нила. Ей было неловко встречаться с Орионом, но, как нарочно, он оказался тут. Юноша сидел, глубоко задумавшись, в траурной одежде, опираясь головой на руки. Молодой человек не заметил прихода невесты. У Катерины замерло сердце при виде его. Тело Ориона дрожало, как в лихорадке, несмотря на знойный вечер. Тут девушка робко окликнула его, желая утешить. Он вздрогнул и вскочил от испуга, отбросил со лба спутанные волосы, и на его бледном лице отразилось такое отчаяние, что Катерине снова сделалось страшно, и слова сочувствия застыли на ее губах. Некоторое время они оба молчали, потом юноша с видимым усилием подошел к своей гостье, положил ей руку на плечо и долго всматривался в ее черты.

Наконец он вздохнул и прошептал:

— Несчастное дитя!

Это восклицание до сих пор звучит у нее в ушах. Сам Орион кажется теперь Катерине совершенно иным человеком. У него такой мрачный и торжественный вид, даже голос юноши сделался совсем неузнаваемым.

«Может быть, многим в жизни причинял я невольное горе, — сказал он, — но перед тобой я виноват больше всего. Воспользовавшись твоей невинностью и доверием, я сделал тебя своей сообщницей. Теперь мне приходится нести наказание за этот общий грех. Меня постигла самая жестокая кара».

— Тут, — продолжала Катерина, — Орион закрыл лицо руками, бросился на диван, стонал и плакал. Потом Орион снова вскочил на ноги и воскликнул: «Прости меня, если можешь, прости за все, я нуждаюсь в твоем прощении, ты должна пощадить меня!» Я хотела броситься к нему, обнять его и простить ему все, потому что отчаяние Ориона внушало невольную жалость. Однако он удержал меня резким жестом, в котором, впрочем, не было суровости. Юноша сказал мне, что между нами не может быть больше речи о любви и предстоящей свадьбе. «Ты молода и скоро забудешь меня, — прибавил он. — Я навсегда останусь другом тебе и твоей матери, и готов сделать для вас обеих все, что вы от меня потребуете». Я хотела ему отвечать, но он перебил мою речь и прибавил решительным тоном: «Хотя ты достойна любви, но я не могу любить тебя, и должен сказать, что люблю другую. Она моя первая и последняя любовь. Я совершил бесчестный поступок, но он был единственным в моей жизни, и теперь я скорее соглашусь подвергнуться твоему гневу, заставить страдать тебя и себя в настоящую минуту, чем идти дальше по пути обмана». Я вскочила от испуга и спросила: «Ты любишь Паулу?» Но Орион не ответил ни слова, а только нагнулся, поцеловал меня в лоб, как делал прежде мой отец, и быстро вышел в сад. Тут в дверях показалась матушка с пылающими щеками, страшно взволнованная. Она молча взяла меня за руку, повела к экипажу и воскликнула вне себя от гнева: «Какой позор, какое оскорбление! Как могу я передать тебе, несчастная жертва…» Но тут я не дала ей договорить и сказала, что мне все известно. Не знаю, как у меня хватило духу оставаться вполне спокойной. Вернувшись домой, мы много плакали вместе с матерью.