Невеста Обалуайе

– Да, мам… Конечно. Сейчас?! Это здорово! – Эшу быстро провёл пальцем по экрану телефона. Затем с широкой улыбкой протянул телефон Ошун. – Ну, детка, – посмотри на своих пацанов! Они наконец-то успокоились! И больше не плачут! Разве не красота?

Ошун недоверчиво взяла телефон – и её пальцы вдруг затряслись так, что маленький «Галакси» выпал из них: его едва успел поймать Ошосси. Кинув взгляд на на экранчик, усмехнулся. Передал телефон Огуну.

– С ума сойти! Взгляни! Оба, иди к нам, посмотри тоже! Эвинья, ты это видела?

Телефон Эшу пошёл по рукам. Все смотрели на спящих Таэбо и Каинде. На крошечные рожицы цвета горького шоколада с широко расставленными глазами и и жёсткими скулами.

– Копия папаша! – со вздохом объявила Оба, одной рукой обнимая за плечи Ошун, а другой протягивая телефон Шанго. – Ну, взгляни сам, дебил! И глаза, и челюсть… и уши даже, боже ты мой! Кошмар, Ошунинья! А я-то надеялась, что они окажутся красивые, как ты!

– У Шанго очень сильная аше, её не перебить, – всхлипнув, пояснила Ошун. Её лицо было мокрым от слёз. – Но они всё равно прекрасны! Особенно когда спят…

Шанго, хмурясь, взял в руки телефон. Несколько минут сосредоточенно разглядывал фотографию. Затем молча, не меняя угрожающего выражения лица, вернул телефон Эшу. Посмотрел на братьев. На Оба. На улыбающуюся сквозь слёзы Ошун. На растерянную Эву. Опустил глаза. Подумал. Медленно развернулся и пошёл прочь. Скрипнули доски крыльца. Стаей взметнулись вверх потревоженные аратинги.

– Идиот, – подытожил Эшу. – Ошун, детка, я бы на твоём месте его не прощал! Поедем в Ильеус, как собирались, я помогу тебе устроиться, а там…

– Эшу, ради бога, заткни-ись! – простонала Ошун, протяжно хлюпая носом. – Эвинья, может, накатишь по морде и ему тоже? Вот уж кто всегда заслуживает!

– Где справедливость?.. – вздохнул Эшу. Подошёл к столу, взял пончик. На Эву он не поднимал взгляда. Проклятое голубое свечение стояло у неё в глазах. Не в силах больше этого видеть, едва сдерживая слёзы, Эва встала и пошла к выходу. На пороге она обернулась – и увидела, что ступенька крыльца, на которой несколько минут назад сидел Ироко, пуста.

– Малыш, ты с ума сошёл? – спросил Ошосси, когда минуту спустя он, Эшу и Огун остались на веранде втроём. Оба и Ошун, в два голоса щебеча над фотографиями малышей, ушли в кухню. Марэ и Обалу скрылись в глубине дома вслед за сестрой. Йанса по-прежнему не появлялась. Солнце, пробиваясь сквозь ветви деревьев, пятнало горячими лучами веранду.

– В чём дело, Охотник? – Эшу смотрел в лицо брата смеющимися глазами. – Неужто будешь читать мне мораль?

– Вот что, я тебе не судья! – процедил сквозь зубы Ошосси. – Я сам не святой, видит бог! Но как ты мог поклясться жизнью матери?!. Ты можешь сколько угодно морочить Шанго, и я не открою рта! Но ты, чёрт возьми, спал с Ошун! Ведь это было, брат! Было! И ты смеешь клясться…

– Смею, конечно, – зевнул Эшу, поворачиваясь к старшему брату, безмолвно наблюдающему за этой сценой. – Огун, сделай милость, напомни этому кретину, КТО моя мать и ГДЕ она сейчас[107]! Почему бы мне не клясться жизнью той, у которой давно нет этой самой жизни, э?..

Ошосси изумлённо вытаращил на него глаза. Огун, не выдержав, рассмеялся:

– Охотник, да он же прав! Ты забыл, что этого засранца мы с Шанго когда-то принесли с помойки? Он лежал там в ящике из-под кокосов и орал на всю Пелоуриньо!

– Главное, чтобы Шанго не вспомнил об этом! – угрюмо огрызнулся Ошосси.

– Не вспомнит, – заверил Огун. – Он слишком скучает по Ошун. И слишком хочет заполучить её обратно… сохранив при этом лицо. Думается, со дня на день наша красотка вернётся к мужу вместе с детьми. Но я одного не пойму, Эшу, – что у вас происходит с Эвиньей?

Эшу неопределённо пожал плечами. Проглотил последний кусок аракаже, вытер руки о штаны, присел на крыльцо спиной к братьям и достал сигареты.

– Чего ты беспокоишься, полковник? Наш малыш всегда вывернется! – проворчал Ошосси, с завистью косясь на Эшу. – Что до меня, то я возвращаюсь в Баию. Хватит с меня Ийами Ошоронга, козодоев с цаплями и прочего летучего дерьма! Я теперь, наверное, год ни на каких птиц не смогу смотреть!

– Я думаю, сержант проснётся к вечеру, – негромко заметил Огун. Ошосси молчал, глядя на пляску солнечных зайчиков под манговым деревом. Затем нехотя выговорил:

– Вряд ли ей захочется меня увидеть.

– Не дури, – посоветовал Огун. – Тебе не в чем себя винить. Ты никак не мог знать, что наша местре беременна. Случилось несчастье, в котором никто не виноват. Между прочим, если бы не ты, Йанса была бы сейчас мертва.

– Огу-ун! При чём тут я? Аше давали Эвинья, Шанго и Оба! А потом явился Ироко! А потом – Марэ! Так что без меня наша местре, как всегда, прекрасно обошлась!

– Это ты нашёл её в заколдованном лесу, – напомнил Огун.

– Три дня спустя. – Ошосси не сводил взгляда с солнечных пятен. – Три, Огун. Когда в ней уже не осталось ни крови, ни аше… ни ребёнка. Три дня я просаживал её деньги в Рио. И не вляпайся мы с Эшу в историю с твоим Борболетой, – я бы вообще не…

– Йанса вовсе не нужно обо всём этом знать.