Невеста Обалуайе

– По-моему, ты споришь сам с собой, – безмятежно отозвался Марэ, словно не замечая обозлённой физиономии брата. Эва же от возмущения и гнева могла лишь открывать и закрывать рот, словно выброшенная на берег рыба.

– Мы с Эвиньей не трогали твою ори лишь потому, что мысли человека никого, кроме него самого, не касаются. Но если ты всю жизнь, оказывается, мечтал, чтобы я прогулялся по твоему сознанию…

– Даже не надейся, сукин сын! – заорал Обалу, грохнув костылём о стену так, что по старой побелке побежала трещина. – Не смей соваться в мою голову! Хватит с меня моего папаши, знаешь ли! Не слишком ли много народу лазит в последнее время мне в мозги?!

– Дон Ироко вскрывал твою ори? – опешил Марэ. Обалу в ответ выругался так, что Эва зажмурилась. Марэ холодно велел:

– Привяжи язык, болван, здесь сестра!

– Она мне, как выяснилось, не сестра!

Взглянув в лицо Марэ, Эва поняла, что сейчас будет сказано непоправимое. И поспешно схватила брата за руку.

– Марэ, прошу тебя, не надо, помолчи… Обалу, а ты послушай меня! Мне очень жаль, но я останусь твоей сестрой, даже если ты того не желаешь. Потому что у нас, как ни крути, общая мать. И с этим ничего нельзя поделать. Можешь подойти к зеркалу, и я встану рядом с тобой. Мы оба похожи на Нана Буруку. А Марэ похож на нашего… на моего отца. Но, хоть убей, я не пойму, что это меняет! Ты мой брат, Царь Выжженной Земли, и я люблю тебя. И так будет всегда, сколько ни кричи.

По лицу Обалу пробежала судорога. Он закрыл глаза. Шумно вздохнул. Криво, виновато улыбнувшись, опустил голову. Эва погладила его по плечу, с беспокойством заметив, что брат дрожит. Понимая, что нужно срочно сменить тему беседы, поспешно спросила:

– Марэ, но откуда же ты узнал всё об этом че… о доне Ироко? Ты… К тебе тоже приходила наша мать?

– Да. – Марэ ещё был рассержен, и голос его прозвучал резко. – Этой ночью.

– Нана Буруку была у тебя? – тихо, хрипло спросил Обалу. – Но… зачем? Почему она рассказала об Ироко тебе и Эвинье? Почему не мне и Оба? Это было бы логичней… Нана Буруку ничего не делает просто так! Она ненавидит Ироко! И страшно его боится! Она почти убила его руками Ийами Ошоронга…

– Считай что убила, – поправил Марэ, поднимая жалюзи и жмурясь от хлынувшего в комнату солнечного света. – Если Ийами нашла своего брата – она не уйдёт. Её можно прогнать на время, как сделала вчера Йанса, – но она всё равно вернётся. И будет приходить, пока не вцепится в сердце Ироко и не высосет его досуха. Дон Рокки прекрасно это понимает. Он лучше всех знает свою сестру.

Наступила тишина, нарушаемая лишь жизнерадостным щебетом колибри у поилки. Обалу угрюмо разглядывал циновку у себя под ногами. Эва смотрела в окно. Марэ, застыв у стола, барабанил пальцами по его краю. И все они думали об одном. О немолодом человеке, который покинул тюрьму, много лет бывшую ему убежищем, и вышел навстречу своей гибели.

– Постой… – вдруг медленно выговорила Эва. – Подожди, Марэ… Наша мать этой ночью рассказала нам всю грязь о доне Ироко…

– Всю правду о нём, – сухо поправил Марэ.

– Да, всю грязную правду… Обалу прав: если бы мать хотела, чтобы дети Ироко возненавидели его, она пришла бы в первую очередь не к нам с тобой, а к Оба и Обалу! Значит, дело в другом! Значит, от тебя и меня что-то зависит!

– Но что же, Эвинья? – удивился Марэ. – Мы не можем спасти Ироко! Все знают, что от Ийами Ошоронга нет спасения, когда она ищет своего ребёнка и хочет убивать! От неё не убереглась даже Йанса! Что же сумеем сделать мы с тобой? Чего так боялась наша мать? Чего – если помочь Ироко всё равно не в наших силах? Даже если бы мы откуда-то…

Внезапно Марэ умолк на полуслове. И уставился на сестру широко открытыми глазами.

– Боже мой… Боже мой! Эвинья! Я… Мне кажется, я… Святая дева!

– Марэ, я убью тебя, – чуть слышно сказал Обалу. И вдруг, сорвавшись, заорал так, что стайка колибри с паническим писком порхнула прочь от окна. – Я напущу на тебя стригущий лишай, скотина, если не начнёшь говорить толком! Что ты придумал?!

– Я отзеркалю этот лишай назад, прямиком в твою задницу, – хладнокровно ответил Марэ, улыбаясь при этом сестре. – Эвинья, это, конечно, безумие, но… что мы теряем? Ровным счётом ничего!

– Марэ, я… я не понимаю тебя, – прошептала Эва. А брат смотрел на неё, стоя у окна в ореоле солнечного сияния, улыбаясь всё шире, и в его тёмных, мягких, добрых глазах уже светилась радуга.

– Эвинья! Наша мать была права! Она была права, делая всё, чтобы мы не ввязались в это дело! Потому что только мы с тобой… Только ты одна из всех нас можешь сделать мёртвое – живым! Только Эуа, хозяйка дождя и луны, того, что течёт и непрерывно меняет своё обличье! Мы ничем не можем помочь Ироко – но мы можем помочь его сестре! Ийами не станет легче от смерти брата! Ей не нужна его гибель! Ей нужен только её малыш! Тогда она успокоится в мире эгунов!

– Марэ, опомнись! Сын Ийами утонул тридцать лет назад!