Я посмотрела на Феоктиста Игнатьевича. Его губы растянулись в блаженной улыбке, а взгляд все также был отсутствующим. Видимо, какая-то часть его души осталась там, на поляне рядом с красоткой оракулом.
Глава 39
Эрдар не понимал, что делает. Его тело отказывалось повиноваться. Глаза словно заволокла пелена, и он воспринимал все так, как будто находился в каком-то тумане. Это было похоже на сон. И в этом сне он сжимал талию не истинной, а другой. И своими губами жадно искал ее мягкий податливый рот, и впивался, словно кусал. А потом покорно шел за ней к кровати. Разве он не должен уйти?
Белокурая красавица откинулась на подушки, горой раскиданные по ее ложу. Тонкая ткань сорочки натянулась на девичьих грудках.
– Иди ко мне, – прошелестел тихий хриплый голос.
Ее глаза из голубых стали почти черными от расширившихся во всю радужку зрачков. Странные глаза, глубокие словно омут, губительный омут, лишающий разума и сил. Было в них что-то чужое, опасное, но от этого еще более притягательное, возбуждающее, как игра со смертью. Оно звало, кружило голову, как хмельное вино, сладким ядом растекалось по венам.
– Делай со мной что хочешь, все можно… – от жаркого стона стало тесно в штанах.
Тугое девичье тело извивалось под ним, доступное, горячее. Маленькие пухлые грудки сами тыкались в ладони розовыми упругими сосками. Девственница… Невинная и порочная. Доступная. Сама раздвинула ноги, трется не знавшей чужих рук промежностью о бугор на штанах. Даже сквозь ткань ясно, что она уже потекла. Содрать чертовы тряпки, вдавить окаменевший до боли в паху член в девичью плоть, раздвинуть мокрые складочки и ворваться туда, в тугую горячую влажность, в самую женскую сердцевину. И вонзаться снова и снова, быстрей и быстрей, ловя визги и стоны.
– Эрдар…
Влажные губки, распухшие от поцелуев всхлипывали, бормоча его имя. Жаркое марево плескалось вокруг, не давало дышать, заливалось в голову, вытесняя все мысли кроме одной: трахнуть, сейчас же, срочно, иначе просто смерть, разорвет от немыслимого возбуждения. И сквозь тягучий сладострастный дурман донесся внезапный далекий вскрик или всхлип, будто больно кому-то, родному и близкому… И этот крик словно студеной водой в лицо плеснул, расколов душное кольцо, сжимавшее голову, пустил немного воздуха и разума.
Эрдар откинулся на спину, стараясь взять себя в руки. Его трясло как в лихорадке, даже зубы стучали, в паху жгло и резало болью, невыносимая жажда обладать распластанным рядом нежным телом скручивала узлом. И выход был близко – протяни руку, и вот оно, облегчение. Проклятье, чертовщина какая-то. Было в его дикой звериной похоти что-то неправильное, чужое, и привкус этого чужого, опасного дракон чувствовал всей своей шкурой, всеми древними инстинктами драконьего рода. Чувствовал, но сделать не мог ничего.
«Невинная невеста» разочарованно застонала, перевернулась, встав на колени, и уселась на него сверху, сжав раздвинутыми бедрами его бока. Скользнув по лицу дракона затуманенным взглядом, облизала и без того влажные губы и с наслаждением заерзала по его животу, медленно задирая подол сорочки. Дракон стиснул зубы и застонал, не в силах отвести глаз от невыносимо возбуждающего зрелища: распаленная мокрая промежность терлась о грубую ткань его штанов. Он протянул руки и с силой сдавил подрагивающие девичьи груди, надеясь, что боль остановит эту чертову девственницу. Голубые глаза закатились, из полуоткрытого рта вырвался гортанный крик безумного удовольствия.
– Да-а-а… Еще…
Худенькие пальчики, бросив подол, затеребили шнуровку на его штанах, от нетерпения дергая и запутывая тонкие веревки. Казалось, она сама была готова насадиться на его вставший член, ибо только так можно было утолить сжигающую ее похоть. Дракон раскинул руки, чувствуя, что не хватает сил встать, стряхнуть ее с себя. Он одновременно презирал ее и хотел до темных кругов перед глазами, до стиснутых кулаков, стягивающих простыню.
Вновь погружаясь в мутный жаркий дурман, он почувствовал под рукой что-то явно инородное среди шелка и атласа.
На мгновение это отрезвило его. Эрдар повернул голову и увидел мешочек из домотканой холстины. Эта вещица являла разительный контраст со всем, что находилось в комнате. Он дернул завязки, и из мешочка выпали засушенные невзрачные цветы. Не зря учителя принца так долго заставляли его просиживать за учебниками по ботанике. Эрдар сразу узнал растение: дурман-трава. Это она туманила его разум, заставляя делать то, что он не хотел.
– Что это? – спросил он, оттолкнув девушку.
– Разве это важно сейчас? – спросила она, облизывая пересохшие горячие губы.
– Важно!