Невеста рока. Книга первая

Она была ослепительна: стройная, изящная, одетая в великолепный костюм для верховой езды зеленого бутылочного цвета, украшенный кружевами по рукавам и воротнику. Ее голову венчала шапка из медвежьего меха, которая не скрывала великолепных волос, золотистым потоком ниспадающих на плечи. От мороза щеки девушки порозовели. Когда она появилась в кабинете, сдергивая желтые перчатки-краги и держа под мышкой кнут, Люсьен де Шартелье в который раз испытал, глядя на нее, чувство гордости. Так человек восхищается своим собственным творением. И действительно, он вправе был гордиться этой светской и царственной молодой женщиной опьяняющей красоты, так изящно ступающей по кабинету. Ее прелестные ушки украшали жемчужные серьги, на груди сверкала брошь с крупным бриллиантом. Она положила Люсьену на плечо руку, унизанную драгоценными браслетами и кольцами.

— Превосходная прогулка верхом! — воскликнула она. — Но я не смогла кататься долго. Дорога очень тяжелая. Серпантин[42] весь покрылся льдом. Народ катается на коньках.

Де Шартелье кивнул и улыбнулся своей холодной загадочной улыбкой. Его позабавило, что она произнесла слово «народ» как аристократка, наблюдающая за увеселениями простолюдинов. Также его забавляло, с каким равнодушием она ответила кивком на приветствие секретаря, который тут же покраснел и отвел взгляд. Люсьен подумал, что теперь Обри полностью потеряет способность наблюдать и анализировать страсти других людей, ибо поглощен собственными.

«Какой долгий путь пришлось проделать этой девочке-невольнице», — продолжал размышлять он, разглядывая свое magnum opus[43]. В этой прекрасной женщине не осталось ни следа от той робкой, приниженной рабыни, которую он приобрел когда-то. В двадцать лет Елена достигла расцвета своей красоты. К тому же она была теперь превосходно образованна. Маркиз получал бесконечное удовлетворение оттого, что она свободно владеет французским, итальянским и немецким; ее знания восхищали; она умела играть на клавикордах и арфе, божественно пела. А ее танцевальное искусство превосходило мастерство любой светской дамы. Его ученица, как он и предвидел, почти достигла той стадии, когда она смогла бы превзойти своего учителя. Ничто не доставляло ему большего удовольствия, чем их длительные дебаты и дискуссии и то, как ее подвижный, натренированный ум был способен блистательно и мастерски следовать в любом направлении. Ее тяга к знаниям казалась ненасытной, а искусное их применение — бесконечно талантливым. Если он дал слово обучать ее, то она, в свою очередь, обещала учиться не покладая рук. И она демонстрировала неослабевающее усердие во всем. Его беспредельно радовало ее неутомимое трудолюбие. Такова была Елена-ученица. А что касалось Елены-женщины, этого создания из плоти и крови, с жаркими первобытными страстями и истомившимся сердцем, то она научилась владеть собой и обуздывать свои самые пылкие чувства. Иногда бывали минуты, когда даже Люсьен не мог постичь, что скрывалось под этой гладкой невозмутимой поверхностью и сколько еще времени она сможет оставаться равнодушной к радостям плоти. Теперь Фауна никогда не упоминала о прошлом. Она ни разу не произнесла имени Гарри Роддни с тех пор, как стала жить у маркиза. И только в одном был уверен Люсьен — что любой мужчина в попытке побудить Елену к мимолетной чувственной любви жестоко просчитается. Ибо больше никогда никто не сможет подчинить ее себе. В ней не было прежней слабости и покорности. Теперь она являла собой олицетворение могучей силы воли, и если в ней и кипели страсти, то они находились под самым строгим контролем. Эту невольницу больше нельзя было заточить в рабство, ее послушание и верность по отношению к своему учителю не были порождением страха, ибо она теперь не боялась ни его, ни вообще какого-либо живого существа на всем свете. Он научил ее, храбрую от природы, стрелять, фехтовать и ездить верхом, как мальчишка. И она покорно подчинялась его приказам лишь потому, что сама желала этого. Маркиз находил ее самым обаятельным собеседником, товарищем, равно как и самой способной ученицей. Он ожидал, что желаемой наградой для нее станет тот день, когда он разрешит ей, если она того захочет, составить себе компанию из молодых людей.

— Для меня самое большое удовольствие — это видеть твою красоту и наблюдать, как она расцветает все пышнее, — как-то сказал Люсьен. — Однако ты молода и уже познала любовь. Это естественно — желать любви. Будет ли у тебя возлюбленный? Наверное, я стану завидовать, но не ревновать. Ревнуют только дураки. Ревность — самое бесплодное и безрезультатное чувство. И, как когда-то заметил Вильям Шекспир, губительное. Я не буду ревновать, но надеюсь, что ты найдешь мужчину, достойного твоего внимания.

Она сильно побледнела, и гордое презрение зажглось в ее взгляде, которому он научил ее для подобных случаев. Маркиз понял, что она вновь вспомнила о Гарри Роддни, но не показала вида. Она лишь сказала: