Невеста с миллионами

Дрожащей рукой он взялся за шнур звонка, висевший рядом с кроватью, и принялся дергать. Гордая дама взяла его левую руку. В глазах у нее стояли слезы. Она наклонилась и поцеловала руку больного. Впервые за все время их совместной жизни жена доказала ему этим свою покорность, свое уважение или благодарность. Мистер Блэкбелл знал, что это должно означать. Он обратил долгий нежный взгляд на гордую, а теперь такую мягкую женщину.

— Будь счастлива, Джорджиана! — тихо сказал он. — А теперь ступай. Мне лучше побыть одному.

— Ты не хочешь, чтобы я осталась у твоей постели? — спросила она вполголоса.

— Если ты согласна — ради Бога, я не гоню тебя, — ответил мистер Блэкбелл, несколько оживившись. Потом его голова упала на подушки.

В это время вошел камердинер. Он удивился, застав надменную хозяйку дома такой смиренной у постели больного, и замер на почтительном расстоянии, полагая, что сейчас она встанет и покинет комнату. Но леди Блэкбелл не пошевельнулась. Камердинер смешал прохладное питье и приблизился с ним к больному. Леди Джорджиана взяла стакан из его рук и держала до тех пор, пока ее супруг немного не отдохнул и не собрался с силами. С признательной улыбкой больной взял у нее питье и дрожащей рукой поднес к губам. Его лицо выражало безмерную усталость: казалось, он хочет уснуть, но никак не может.

— Мне приятно, Джорджиана, что напиться в последний раз даешь мне ты! — заметил он еле слышно. — Молись за меня. Я мог быть лучше, чем был. Но я не понимал этого.

Голова его запрокинулась, руки вытянулись, глаза закатились. Глубокий вздох приподнял его грудь, по всему телу пробежала дрожь… Камердинер быстро подошел к постели.

— Он умирает, миледи! Боже, будь милостив к моему доброму господину!

Миссис Блэкбелл сложила ладони, и ее переплетенные пальцы время от времени вздрагивали и прижимались друг к другу незаметно для слуги.

Лицо умирающего сделалось спокойным и покрылось мраморной бледностью. Между тем камердинер наклонился над ним, прислушиваясь к исчезающему дыханию, которое вскоре прекратилось. Тогда он закрыл усопшему глаза.

Гордая женщина продолжала по-прежнему сидеть, сложив ладони, и не отрываясь смотрела сухими, без слез, глазами на лицо умершего супруга. Какие муки она терпела? Какие воспоминания пробуждались в ней? Какие обвинения терзали ее душу? Наконец она поднялась со стула. Ее шатало. Камердинер, человек уже в годах, подошел к ней. Она, похоже, не замечала его. Еще раз она обернулась к усопшему, склонилась над ним, коснувшись остывшего лба губами, затем быстро выпрямилась и уверенной походкой вышла из комнаты. Она поспешно пересекла комнаты и залы, через которые лежал ее путь, и, очутившись в передней, сказала своей камеристке:

— Мистер Блэкбелл умер. Позаботьтесь о траурном костюме!

Потом она заперлась в своем будуаре, бросилась на маленькую софу, поджала ноги и, закрыв обеими руками лицо, долго, почти беззвучно плакала.

Кто поведал мистеру Блэкбеллу о ее неверности? Как давно он знал об этом? Ей ничего не было известно. До сегодняшнего дня покойный муж не подавал виду, что посвящен в тайну ее отношений с Петтоу. Он появлялся с ней в театрах, на приемах, но в последнее время из-за нездоровья показывался гораздо реже — короче говоря, в Нью-Йорке их брак считался одним из тех, не выходящих за рамки приличий, какие встречаются сплошь и рядом. Мистер Блэкбелл никоим образом не игнорировал это общепринятое мнение, не давая понять своей супруге ни словом, ни взглядом, что ему известно больше, чем другим. Ее охватывал ужас при мысли, что он видел ее насквозь и все же обходился с ней с неизменным уважением, проявляя даже известную покорность. Он оказался лучше, мягче, нежнее, даже ласковее, чем она думала. Но все это открылось ей в его последний час!

Как любая женщина, которая действительно любит, верит и доверяет, Джорджиана была готова на любую жертву, поэтому считала способным на то же самое своего возлюбленного. Слезы ее утихли. Мистер Блэкбелл простил ее — это служило ей утешением. Вечер она провела в одиночестве. Ральф намеревался прийти к ней, однако ближе к вечеру прислал записку, что не сможет. Таким образом, она получила возможность без помех всесторонне обдумать свое теперешнее положение. Полновластная владелица состояния в два миллиона, любимая человеком, которого боготворила, который был для нее всем на свете, — ну как тут было избавиться и от более отрадных мыслей во время этих уединенных размышлений! Ведь тот, кто сейчас, холодный и недвижимый, лежал в своей комнате, был для нее только своего рода опекуном, посторонним, чужим человеком, навязанным ей силою обстоятельств; что ни говори, а ее сердца он не унес с собой в могилу! Она все еще была молода, хороша собой, любима — вся жизнь была у нее впереди!