Невеста с миллионами

Однако непосвященным по-прежнему было неясно, не Жанетта ли Коризон — приветливая красавица компаньонка Элизы — пленила гостя из Аризоны. Ведь Жанетта вполне заслуживала всяческой похвалы, и, не будь в ее жилах цветной крови — страшного порока в глазах настоящего янки! — сотни поклонников добивались бы ее руки. Жанетта Коризон была дочерью плантатора и терцеронки. Ее отец — сын богача — некоторое время скрывал свою связь с цветной, собираясь жениться на возлюбленной, когда достигнет совершеннолетия и встанет на ноги. Однако он умер, не дожив и до двадцати четырех лет, его возлюбленная последовала за ним. Отец, ярый противник цветных, не проявил ни малейшей заботы о ребенке своего сына и продал малютку мистеру Бюхтингу. Так прелестное дитя стало подругой его дочери, а впоследствии, когда выросло, — ее компаньонкой. Жанетта Коризон считалась, можно сказать, второй дочерью четы Бюхтинг. Кто не знал, какое положение она занимала, наверняка принял бы ее за родную дочь хозяев. А она заслуживала этого. По-детски мягкая, скромная, неизменно веселая, смышленая, мастерица говорить на многих языках и искусная рукодельница, она была достойной подругой Элизы, и обе девушки считали себя сестрами. Искрящаяся весельем, всегда что-то напевающая, щебечущая, словно птичка, Жанетта удивительно дополняла серьезную Элизу, даже во внешнем облике. Ее иссиня-черные волосы, синие глаза, нежные румяные щеки, чрезвычайная подвижность еще больше оттеняли спокойное благородство и северное очарование в облике Элизы. Но и сама Жанетта тоже привлекала к себе внимание. Справедливости ради надо сказать, что, любя Элизу как родную сестру, Жанетта восхищалась ею, словно неким божеством, и не терпела, когда ее пытались с этим божеством сравнивать. Она, например, заявляла, что никогда не расстанется с Элизой, ни за что не выйдет замуж, а когда Элиза вступит в брак, останется у нее служанкой.

В Нью-Йорке Жанетта Коризон, чья броская внешность привлекала грубые натуры намного больше, нежели более одухотворенный облик Элизы, была объектом многих домогательств. К счастью, она об этом не догадывалась. По простоте душевной она даже не подозревала, что способна вызывать такие помыслы. Правда, с некоторых пор она сделалась серьезнее обычного, и время от времени Элиза заставала ее у окна. Опершись подбородком на белоснежную, округлую ручку, она задумчиво глядела на проплывающие по небу облака. От Элизы не укрылось и кое-что еще: всякий раз, когда служанка объявляла о приходе дона Альфонсо, Жанетта менялась в лице, быстро поднималась и делала несколько шагов по комнате, словно пытаясь успокоиться. Тогда на губах Элизы появлялась счастливая улыбка, и дон Альфонсо — ничего не ведавший о причинах — нередко удивлялся, видя, как Элиза целует свою подругу с нежностью, несколько выходящей за рамки сердечной дружбы. Только саму Жанетту, казалось, ничто не удивляло. Она была дитя природы и даже не догадывалась, что Элиза читает в ее сердце лучше ее самой.

Альфонсо и Элиза тоже никогда не упоминали в своих разговорах о Ричарде — об этом молодого человека убедительно просил мистер Бюхтинг. Уже была достигнута договоренность о вступлении молодого Толедо во вновь сформированный нью-йоркский полк, которому летом предстояло отправиться на театр военных действий, и — удивительное дело — начиная с этого времени никто не говорил с большим страхом об опасностях военной службы, чем делала это Жанетта Коризон, в защиту предков и соплеменников которой и велась, собственно говоря, эта война.

Прежде чем Альфонсо пойдет в полк (а Ральф, как ни странно, сумел выхлопотать себе полный отпуск на целых полгода), мистер Бюхтинг решил устроить еще один большой праздник.

Утром накануне назначенного дня Ральф Петтоу, проснувшийся примерно четверть часа назад, все еще оставался в постели, размышляя обо всем понемногу. Однако в первую очередь его волновал вопрос, не представится ли на празднике удобный случай выудить у мисс Элизы хоть одно — если уж не окончательное, то по крайней мере ободряющее — слово. Во всем усматривая умысел и доискиваясь скрытых причин, Ральф хотел видеть в этом празднике признак того, что семейство Бюхтинг решило наконец покончить с негласным трауром по Ричарду, который носило до сих пор. В известной степени это свидетельствовало о признании исчезнувшего юноши действительно умершим, а также о необходимости смириться с этим непреложным фактом.

Продолжая лежать, Ральф развивал эту мысль, когда шаги, раздавшиеся в его спальне, заставили капитана отвлечься от своих размышлений. Вместо слуги, которого ожидал увидеть, Ральф обнаружил посередине комнаты пожилого джентльмена, одетого в черное. У капитана появилось смутное ощущение, что прежде ему приходилось видеть этого человека. Это был Эдмон Дантес: и внешность его, и одежда стали несколько иными, так что для тех, кто не знал его достаточно хорошо, он на первых порах был неузнаваем.