Перья сдувает порыв ветра, и пегас плавно снижается. Осторожно наклонившись через руку Римана, я смотрю вниз. Столица за какую-то минуту исчезла, под хвойный лес и лента грунтовой дороги. Впереди лес вроде бы расступается. Рассмотреть я не успеваю. Передние копыта пегаса ударяются о землю, и скакун складывает крылья, продолжает бег.
Я вопросительно смотрю на Римана. Какие дела могут быть у короля в такой глуши? Пожалуй, я знаю.
Рука Римана на моей спине напрягается:
— Мама связала себя магической клятвой не покидать монастырь без разрешения короля. Иначе я бы нашёл способ так или иначе вывести её.
Я поднимаю голову, смотрю ему в глаза:
— Но вы нашли способ. Вы стали королём.
— Да…
Я отворачиваюсь. Наверное, я должна сказать слова поддержки, но на ум ничего не приходит. И вообще… Когда мать Римана заперли в монастыре, он ведь был ребёнком. Нет, я не хочу сказать, что встретятся два чужих человека, это не так. Но в то же время… Риман повзрослел, состоялся как личность. Насколько далека окажется реальность от его надежд, рождённых детскими воспоминаниями?
Лес расступается. Впереди пологий холм, и на холме приземистая крепость. По четырём сторонам квадратные башни. Монастырь, если это он, больше похож на крепость.
Хм… Как я понимаю, Риман отправился без охраны. Охрана бы его тормозила, а пегас оказался по-настоящему волшебным и использовал что-то вроде портала. Когда Риман заберёт из монастыря её величество, то, естественно, посадит на пегаса перед собой. А я? Становится слегка неуютно, но я напоминаю себе доверять Риману. Кому, если не ему? Да и пожить немного в монастыре, пока за мной не придёт экипаж, с меня не убудет.
Мы останавливаемся у самых ворот. Не знаю, какую команду даёт Риман. Пегас разворачивается и бьёт по воротам копытам. Грохот получается внушительный.
Не проходит и минуты, как открывается небольшое зарешеченное окошко. Я сравнила монастырь с крепостью? Больше похоже на тюрьму.
— Открыть ворота! — командую я, сам о себе король докладывать точно не должен. — Его величество прибыл!
За решёткой появляется чей-то глаз.
— Я доложу настоятельнице! — голос звонкий, детский.
— Открыть ворота! — рявкает Риман.
Но даже его привратник или, скорее, привратница, игнорирует. Я лишь слышу удаляющийся топот.
Риман цедит сквозь зубы ругательства, но при этом бережно спускает меня на землю. Едва я стою, Риман спрыгивает сам, вскидывает руку. С его пальцев срывается вспышка, с грохотом ворота срываются с петель и, покорёженные, падают.
Я бегу за Риманом. Похоже, он знает, куда идти. Мы по диагонали пересекаем двор, взбегаем, буквально взлетаем, на второй этаж опоясанного галереей бокового здания — коридор получается как бы снаружи.
Риман ругается по-чёрному. Одна из безликих, неотличимых друг от друга дверей раскрыта. Из неё выходит девочка лет четырнадцати-пятнадцати, одетая в мышиного цвета мешковатый балахон. Такого же грязно-серого цвета на девочке треугольный колпак.
Она раздвигает губы в сумасшедшей улыбке:
— Дашальский выродок, ты опоздал.
Риман отшвыривает девицу, влетает в келью. Я заглядываю через его плечо.
На полу, раскинув руки, лежит женщина. Одного взгляда на её лицо хватает, чтобы увидеть её сходство с Риманом. Крови нет, но на живую женщина не похожа.
Глава 39
Риман падает на колени, из его горла вырывается надсадный хрип. Он протягивает руку, и его пальцы не просто дрожат, трясутся. Я опускаюсь рядом и первой касаюсь шеи женщины. Думаю, от меня сейчас проку больше.
— Пульс есть. Слабый очень. Это… яд?
Был бы удар по голове — была бы кровь. А тут ничего похожего. Вон, под волосами виден белый платок, будто соскользнул, когда женщина падала. Я не решаюсь прикоснуться, снимаю туфлю и каблуком откидываю платок.
От платка тотчас поднимается едкий запах йода с неуловимой примесью то ли вони тухлой рыбы, то ли приторного запаха черёмухи. Риман сжигает платок одним движением. Огненный шар попадает на удивление точно — его пальцы по-прежнему дрожат.
Риман приподнимает маму, укладывает на кушетку.
Пусть монастырь, но почему королева жила в столь ужасающей обстановке? Зарешеченное окно, койка и небольшой сундучок в ногах.
Сейчас неважно, почему…
— Мама, — Риман обхватывает её запястье, подушечки пальцев характерно ложатся на венку, Риман слушает пульс.
Вмешиваться последнее дело, но я откровенно не понимаю, почему Риман ничего не делает. Он настоящий маг. Я не верю, что он не знает азов оказания первой помощи.
— Целителя бы, — осторожно предлагаю я.
Риман вздрагивает, оборачивается. Я невольно отшатываюсь. Его лицо искажено. Ненависть, бешенство, желание убивать и…отчаяние.
В спину бьёт смех. Девица никуда не ушла.
Толком не осознав идею, я поднимаюсь на ноги и выхожу из кельи, выталкиваю девицу на галерею.
Монахинь во дворе нет, только одна стоит в стороне и смотрит в наше сторону. Одета не в серый мешок, а в строгое чёрное платье, на голове шляпка-таблетка. Настоятельница? Скорее всего.
— И чего ты смеёшься? — спрашиваю я у девицы нарочито миролюбиво.
— Она умрёт, не приходя в сознание. Ей осталось дышать минут пять.