Невеста Сфинкса

Едва Соболев вышел в коридор, как наткнулся на горничную, которая спешно несла фарфоровый таз и кувшин с горячей водой.

– Куда мчишься не глядя, так и выплеснешь воду, ошпаришь всех, – заворчал профессор.

– Извините, барин, убегалась, это подай да то принеси, – выдохнула горничная.

– Что же такое случилось, что бегать надо? – рассердился хозяин.

– Как же! – воскликнула девушка. – Барин-то молодой ужасть как заболел!

– Как заболел? – обомлел Соболев и, не дожидаясь ответа, ринулся к сыну.

Умом Соболев понимал, что нельзя пугаться раньше времени, мало ли, перекупался накануне, но в груди противно екнуло и отозвалось холодом. И когда он спешным шагом вошел к сыну, дурные предчувствия оправдались.

Петя разметался на широкой кровати. На белых простынях как-то особенно яркими показались его лицо, грудь и руки, покрытые красными волдырями. По всему было видно, что они причиняют ужасные страдания зудом, болью, отвратительным видом.

– Вот, гляньте, Викентий Илларионович! – Зоя слегка отогнула край простыни. – Часа два как началось. Проснулся утром раненько, бодрый, веселый. Давай говорит, жена, спозаранок на речку или в поле! Мы и пошли гулять, красота, воздух был божественный, туман, тепло. А потом солнце вышло, и все засияло, так было чудесно! Домой пришли, сели завтракать, а он вдруг весь побелел, дурно ему сделалось, и говорит, горю весь, трясет и очень кожа везде болит. Я рукава сорочки отогнула и обомлела! И ведь поначалу только по телу было, а теперь, гляжу, и на шею лезет, и на лицо. О Господи, да что же это за напасть! – Зоя с трудом, подавила вскрик, чтобы не волновать Петю.

От устрашающего вида волдырей, которые расползались по нежной белой коже сына, у Соболева подкосились ноги. Он весь побелел и хриплым голосом спросил:

– За доктором послали?

Зоя удрученно кивнула.

– Северову надо срочно телеграфировать! Северову! Пусть воротится! Он спасет Петю. Он знает…

При этих словах силы оставили Соболева, и он повалился в кресло, спешно пододвинутое невесткой.

Прибывшему доктору достались два пациента. Но если со стариком было просто, известное дело, сердце шалит, то что стряслось с молодым человеком, было совершенно непонятно. Доктор выписал примочки и обтирания и уехал, посоветовав напоследок как можно скорее перебраться в Петербург и искать помощи у столичных профессоров. Но уже на следующий день стало ясно, что ни примочки, ни припарки, ни обтирания улучшения не приносят. Говорить о том, чтобы везти Петю в столицу, тоже не приходилось, так как жар усиливался, и больной впал в почти безумное состояние от боли. Доктор после очередного визита как-то странно задумался и из дома профессора прямиком направился к уездному следователю, чтобы сообщить о своих подозрениях. Между тем волдыри на коже Пети быстро превращались в кровоточащие язвы, которые со страшной быстротой распространились по телу. Серафима Львовна и Зоя падали с ног, сменяя друг друга у постели несчастного. Спешно послали телеграмму Аристову. Пришлось Егору вместо сборов искать по столице лучших врачей да везти их на дачу к Соболевым. Вскоре у кровати Пети собрался целый консилиум, но и это не помогло понять, что с ним происходит. Доктора пришли в совершеннейшее недоумение. По всему выходило, что поражение кожи сходно с ожогами, но где он мог получить эти ожоги? Разве в воде? Но накануне купался и Аристов, и Когтищев, и слава богу, обошлись без подобных последствий. К тому же в лесной реке под Петербургом не водятся, к примеру, медузы.

Тем временем больной, не в силах терпеть зуд и боль, терзал свои раны, несмотря на то, что его перебинтовали, как младенца. Некоторые уже стали потихоньку заживать и затягиваться, оставляя чудовищные рубцы и шрамы. Но иные продолжали мучить Петю, прорывались, исторгая гной и кровь, обнажая истерзанную плоть, на которую наваливалась новая зараза. Это последнее обстоятельство и повлияло на исход болезни. Началось заражение крови, и состояние больного стало критическим.