Весь оставшийся день они скакали почти без передышки, сделав несколько коротких остановок, чтобы напоить лошадей. Хотя было тяжело, Грейс не жаловалась, так как понимала, что в дорогу они отправились позже обычного, причем по ее вине.
Лагерь стали разбивать, как обычно, в сумерках. Эван помог Грейс слезть с лошади. Ноги от дневной езды у нее одеревенели и еле слушались.
Ужин протекал, как всегда, в дружеской атмосфере. Эван сел со своими товарищами, весело шутил и смеялся, все время поглядывая сквозь пламя костра на Грейс, сидевшую напротив него.
Она не стала задерживаться у костра и сразу после еды отправилась в свою палатку. Эван вскоре пришел к ней, но минуты ожидания показались ей вечностью. На этот раз все прошло быстро. Их обоих снедала дикая, неистовая жажда, поэтому они сразу жадно слились в одно целое. Эван был одновременно и груб, и нежен – восхитительная смесь двух противоположностей, делавшая его еще более неотразимым.
Когда все закончилось, Эван прижался к спине Грейс и начал ласкать ее сзади. Он поглаживал, массировал ее затвердевшие от езды верхом мышцы до тех пор, пока не наступило приятное, восхитительное ощущение общей расслабленности.
Закрыв глаза и положив голову ему на грудь – а лежать в его объятиях было неописуемым блаженством, – Грейс вскоре уснула.
Следующие дни как две капли воды походили один на другой. День проходил в седле, а ночи она проводила в объятиях Эвана. Все было просто, незатейливо, но вместе с тем казалось каким-то волшебством. Иногда Грейс хотелось, чтобы их путешествие тянулось как можно дольше, настолько оно было приятным.
Вскоре пейзаж вокруг стал иным, перед ними возникли высокие холмы, а затем и горы. Лица всадников сразу повеселили, они улыбались и весело перемигивались; видимо, приближался конец пути, который был не за горами, как в прямом, так и в переносном смысле.
Вдоль дороги высились серые скалы, покрытые веселой зеленью, прятавшие свои вершины по утрам и вечерам в молочном тумане. Заросли и деревья обдавали лесной сыростью, высокие сосны вздымали свои величественные кроны высоко в небо, березовые рощи одаривали весенней свежестью, что было особенно приятно днем, когда становилось уже по-летнему жарко. Наконец, взобравшись на один из горных перевалов, они задержались на несколько минут.
– Да мы уже почти приехали! – восторженно объявил Эван, окидывая взглядом туманную даль, закрывавшую долину.
Грейс всматривалась, как могла, но сквозь туман можно было разглядеть лишь силуэт башни и верхушки крепостных стен. Когда они спустились вниз, туман рассеялся, и она увидела всю крепость целиком на краю долины, на самом ее высоком месте. Рядом с крепостью бежала с шумом речка, на берегу которой паслось небольшое стало овец под присмотром двух или трех стариков пастухов. В воздухе стоял свежий, бодрящий запах недавно прошедшего дождя.
– Замок не такой большой, как у твоего брата, – обронил Эван.
У Грейс защемило сердце, в его голосе явственно были слышны робкие, даже стыдливые нотки, совершенно не свойственные Эвану, и она поспешила его успокоить:
– Зачем ты вбил себе в голову, что я если не привыкла, то по крайней мере мечтаю жить в комфорте или даже роскоши? Ты же знаешь, я воспитывалась в монастыре и собиралась жить за тамошними, более чем скромными стенами до конца своих дней.
Однако Эван продолжал истязать себя – самолюбие не давало ему покоя:
– Не думаю, что крепость у Аластера Фергусона была такой же маленькой и жалкой. А с огромным замком твоего брата вообще не стоит даже и сравнивать.
Грейс почувствовала легкое раздражение. Неужели он, ее муж, до сих пор так плохо ее знает? Неужели он всерьез считает, что ее так волнуют размеры их величия, которые, по его мнению, определяются величиной замка и роскошью обстановки?
– Даже издалека видно, что твой замок не так мал, как тебе кажется. По-моему, он прекрасен. Простота и прочность – эти качества намного важнее кичливой пышности.
– Ты говоришь «кичливой», я не ослышался? – улыбнулся Эван. – Надо будет при встрече с Маккенной повторить их, не забыв сослаться на твое мнение.
Довольная, что настроение Эвана явно улучшилось, Грейс тоже развеселилась. Но веселость вскоре оставила ее; чем ближе они подъезжали к крепости, тем беспокойнее становилось у нее на душе. Пастухи и несколько крестьян, работавшие на огородах, приветственно помахали им руками, когда они проезжали мимо.
Вытянувшись цепочкой, отряд въехал под своды крепостных ворот, а затем во двор. Понимая, на кого прежде всего обращены все взгляды, Грейс откинула капюшон плаща назад, чтобы все могли как следует разглядеть ее. Внутри замка собралась целая толпа, человек сто – мужчин, женщин, детей, – которые встретили прибывших веселыми криками.