Невеста Солнца(Роман)

И что потом?… Разве это спасет ее? Маркиз прав: необходимо сдерживаться, хитрить, выжидать, попробовать подкупить этих негодяев… К полуночи вернется Гуаскар, тогда видно будет, что делать дальше!.. Но как далеко еще до полуночи!.. Он раз десять обошел вокруг площади, соображая, нельзя ли поднять на ноги весь город. Неужели люди не возмутятся, если рассказать правду? Ведь тут, в этих домах, за этими стенами, живут христиане, — неужели они допустят, чтобы гнусные индейцы принесли белую девушку, христианку, принесли в жертву языческому богу?.. Раймонд посередине площади и уже готов был закричать во все горло: «Помогите!» — но в этот миг загремела музыка, откуда-то донеслось пение, и он невольно обернулся.

В конце широкой улицы, тянувшейся через весь город, двигалась шумная процессия. Это было то самое население города, которое он хотел поднять против Гарсии и которое преклонялось перед этим Гарсией, как перед Богом. А Гарсия, как Пилат перед Иисусом, умыл руки. Процессия приближалась под звуки труб и барабанов, при свете факелов и фонарей — на улице уже совсем стемнело. Странная это была процессия — вернее, кавалькада, с факелами и свечами, с крестами и какими-то таинственными эмблемами, которые уже более двух тысяч лет почитают туземцы. Отцы-миссионеры, проповедующие христианскую религию среди индейцев, только тем и держат их, что не трогают их суеверий… И в этой манифестации, одновременно гражданской, религиозной и патриотической, была та же причудливая смесь христианства с язычеством, которая наблюдается везде среди индейцев. Очевидно, в этой толпе не было представителей высшего общества Перу и даже знатнейших индейских семейств, но зато средние и низшие классы все были здесь, на площади, пылавшей огнями, как во время пожара; и вся эта толпа бесновалась от восторга, хохотала, перемежала религиозные гимны светскими песнями, курила и разбрасывала петарды, всюду трещавшие под ногами… Некоторые с тем же приплясыванием заходили в церковь, а другие — в театр, где мгновенно погружались в благоговейное безмолвие. В театре ждали диктатора и без него не хотели начинать представление. Раймонд, скрестив руки на груди, молча глядел на разгулявшуюся толпу. Злоба все больше разгоралась в его душе… «Нет, от этих скотов нечего ждать!» И, презрев запрет маркиза, презрев данное слово, он направился к маленькому домику, судорожно сжимая рукой лежавший в кармане визитки револьвер. Что за безумие овладело им? Что он намеревался делать? Именно этот вопрос и задал Гуаскар, неожиданно заступивший ему дорогу.

— Сеньор, куда вы?

И остановил Раймонда, положив ему руку на плечо.

— Вы отлично знаете, куда, — резко ответил Раймонд и хотел пройти мимо, но Гуаскар удержал его.

— Вернитесь домой, сеньор, а через два часа и я приду туда с маленьким маркизом. Но, если вы сделаете еще шаг вперед, я не ручаюсь за жизнь вашей невесты.

Голос Гуаскара на этом слове дрогнул. Раймонд заглянул ему в глаза и не увидел в них ничего, кроме ненависти. «Мария-Тереза погибла»! — кричал в душе его голос отчаяния. Раймонд чувствовал, что сам катится в бездну вместе с Марией-Терезой. И вдруг в мозгу его, как молния, сверкнула мысль, озарившая эту бездну.

— Гуаскар, — начал он торжественно, — если вы спасете дочь маркиза де ла Торреса…

Он запнулся — сердце его так бешено колотилось в груди, что ему казалось: он вот-вот задохнется. Несколько секунд, отделявших начало фразы от конца ее — от того, что ему еще осталось сказать, — показались молодому человеку вечностью, и в памяти его навек запечатлелся и этот безлюдный мрачный переулок, и темный свод ворот, где они стояли, и доносившиеся до них временами с площади веселые крики толпы и треск петард, которые на соседних улицах мальчишки бросали под ноги прохожим. Справа в окне первого этажа горели разноцветными огоньками с полдюжины цветных фонариков, иллюминировавших вензель Гарсии; их вывесили хозяева дома перед тем, как уйти на площадь. Мимо прошел индеец, сгибаясь под тяжестью навьюченных на себя пеллионес (попон) и шурша по камням мостовой кожаными полько, какие кечуа надевают на босую ногу. Раймонд подождал, пока шаги его не затихли вдали… быть может, он инстинктивно ждал, надеялся, что случится что-нибудь и это помешает ему дать торжественный обет… но ничего не случилось, и Раймонд договорил:

— Если ты спасешь ее, клянусь тебе моим Богом, что Мария-Тереза не будет моей женой!

Гуаскар выслушал все это с тем же недвижным каменным лицом и ответил не сразу. Видимо, он такого не ждал. Наконец, он произнес:

— Я спасу ее. А теперь уходи. Возвращайся в гостиницу. Я буду там в полночь.