Невеста Солнца(Роман)

И, ни разу не обернувшись, он пошел дальше тем же переулком, выходившим на берег. Раймонд вернулся на «Плаза майор», убежденный, что он спас Марию-Терезу. В голове у него стоял такой шум и звон, он был так поглощен своими мыслями, так упивался своей жертвой, что не видел и не слышал ничего вокруг и едва не попал под копыта лошадей гусар, расчищавших дорогу для диктатора.

Когда его грубо толкнули в сторону, он невольно поднял голову и увидел перед собой окруженную кавалерийским эскадроном открытую коляску, запряженную четверкой лошадей, изукрашенных, как для масленичного катанья. В коляске сидели двое: генерал Гарсия, в полной парадной форме, при всех орденах, в шлеме с пышным плюмажем, и рядом с ним спокойный и загадочный Овьедо Рунту в безукоризненном черном фраке и безукоризненно выглаженной белой крахмальной сорочке. Сжимая кулаки, молодой человек кинулся к коляске, готовый задушить Овьедо. Но толпа оттеснила его, увлекла за собой и, сам не зная как, он очутился в театре. Хотел сейчас же уйти — и не мог. Гарсия, окруженный всем своим штабом в сверкающих золотом шитья мундирах, высовывался из президентской ложи и кланялся толпе, устроившей ему овацию. Овьедо Рунту скромно прятался за колонной, не выдвигаясь на первый план, и Раймонд стоял так, что не мог видеть его. Публика неистово кричала и рукоплескала победителю.

Где был дядюшка Гаспар

Парижская актриса, гастролерша из театра «Французской комедии», декламировала по-испански стихи, в которых Гарсия именовался «спасителем отечества». Занавес в глубине сцены раздвинулся, обнаружив на пьедестале бюст человека в генеральском мундире с жирными эполетами; бюст воплощал в разное время разных генералов и в данный момент изображал генерала Гарсию. Воздвигнутый при жизни памятник был окружен солдатами, певшими национальный гимн. После этого все артисты по очереди прошли мимо бюста, причем каждый обращался к нему с маленькой хвалебной речью и возлагал на него венок или пальмовую ветвь.

Когда бюст совсем исчез под грудой венков, на сцену вышла молоденькая актриса, одетая кечуаской: на ней была коротенькая шерстяная кофточка с вырезом на груди и дюжина разноцветных юбочек, надетых одна на другую; на плечи был накинут шерстяной плащ, застегнутый под подбородком большой серебряной булавкой в виде ложки.

Индейцы, находившиеся в зале, встретили ее шумными рукоплесканиям и. И она тоже запела что-то, только по- индейски; смысл песни заключался в том, что все индейские племена возлагают свою надежду на спасителя отечества. Закончив песню, она крикнула: «Да здравствует генерал Гарсия!» Но ей отвечали криками: «Да здравствует Уайна Капак Рунту!»[20]

Поднялся невообразимый шум. Все индейцы в зале топали ногами и кричали, и вместе с ними кричали метисы, помнившие свое происхождение и уставшие от презрения белых. Цветная публика выла и ревела: «Да здравствует Капак Рунту!» Белые перувианцы, сидевшие, главным образом, в ложах, слушали молча, не принимая участия в этой демонстрации верности.

Однако в президентской ложе Гарсия привлек к себе на грудь, украшенную орденами, белоснежную сорочку своего соседа и публично заключил в объятия славного потомка царей инков.

Это вызвало взрыв восторга. Спектакль окончился. Тот же живой поток, который внес Раймонда в театр, и унес его оттуда. Он видел достаточно, чтобы понять всю бесплодность ходатайства маркиза перед диктатором. Разве Гарсия пойдет против индейцев, когда настоящий хозяин здесь — Овьедо? Раймонд надеялся теперь только на Гуаскара. Было уже одиннадцать часов. Он поспешил в гостиницу.

Маркиз и Нативидад ждали его и страшно тревожились по поводу его отсутствия. Дядюшки все не было и с момента прибытия в Арекипу никто его не видал, но это никого и не беспокоило.

Раймонд рассказал, что встретил Гуаскара и что тот еще раз подтвердил свое обещание; затем Раймонд добавил, что теперь и сам уверовал в добрые намерения индейца. В полночь Гуаскар должен привести маленького Кристобаля.

До полуночи они сидели молча и лишь время от времени выглядывали в окно, на площадь — не идет ли Гуаскар. Нативидад волновался не меньше своих спутников. У него было доброе сердце, а к тому же приключение это завело его так далеко, что теперь он уже не мог отступить, не рискуя уронить себя в собственных глазах. Кроме того, он успел так скомпрометировать себя в глазах начальства, что лучше было до конца идти с маркизом — не даст же ему де ла Торрес умереть на соломе.

Наконец, наступила полночь. Часы на церковной башне гулко пробили двенадцать ударов.

Театр давно уже опустел, площадь тоже. Плошки и фонари потушили. Ночь, однако, была светлая, и из окна отчетливо видны были отдельные фигуры расходившихся по домам. Но ни одна из этих фигур не направлялась к гостинице «Жокей-Клуб». Пробило четверть первого. Никто из троих не решался вымолвить ни слова.