Невеста сумеречной Тени

Глава шестнадцатая, в которой я подслушиваю допрос

Я сижу в малой гостиной в покоях её величества. Цесаревича уносят няньки, стоило мне с трудом перешагнуть порог, опираясь на руку гвардейца. Падаю на диванчик, пачкая грязным платьем великолепную обивку. Сил не осталось даже на какое-то подобие улыбки: ужас произошедшего словно выморозил изнутри, оставив лишь дрожь в пальцах да боль в груди.

Тихая Катарина сидит рядом. Она держит меня за руку и без остановки шепчет молитвы. Её кроткий голос вызывает раздражение. Где она была, когда толпа дралась с солдатами? Где пряталась, когда проклятые уничтожали её подданных? Это не её лапали грубые руки, не её душила Тень. Она не видела ничего, а теперь строит из себя праведницу!

Подавляю раздражение остатками логики. Уж Катарина-то — последняя, кого можно обвинять в произошедшем. Не она затеяла праздник под угрозой нападения проклятых. Не она решила собрать в одном месте толпу народа. И слава всем пятерым богам, что её не было на том жутком помосте.

Встревоженная Луиза пытается напоить меня чаем, но я молча отказываюсь. Тогда девушка велит принести плошку с водой. Окуная в неё носовой платок, она смывает с моего лица кровь и пыль, аккуратно протирает сжатые в кулаки пальцы. Бриллиант обручального кольца тоже покрыт тёмными разводами — при взгляде на него поднимается тошнота, и я сдёргиваю украшение с руки.

— Вам нужно переодеться, миледи, — тихо, чтобы не прервать молитву госпожи, говорит Луиза. — Платье в ужасном состоянии. Уверена, после горячей ванны вам непременно полегчает.

С трудом удерживаюсь, чтобы не оттолкнуть её руки прочь. Полегчает?! Алиса похищена, родители неизвестно где и живы ли, а вместе с ними и Мила! Никогда мне уже не полегчает, пока все они не вернутся в мою жизнь целыми и здоровыми! Хочется бегать по гостиной, вымещая злость на этой красивой мебели, посуде, картинах, и одновременно забиться в угол, закрыть глаза и не жить, пока всё как-нибудь не вернётся на круги своя. Но я могу лишь сидеть, тупо уставившись в одну точку, и уговаривать себя не срываться на ни в чём неповинных женщинах.

В соседней комнате хлопает дверь, да с такой силой, что Катарина дёргается, на миг выныривая из религиозного транса.

— Этого ты хотел добиться? — Громкий злой голос Эмиля режет мне уши. — По-твоему, так должны были пройти именины цесаревича?

— Не смей разговаривать со мной в таком тоне! — огрызается в ответ Стефан. — Я император, мать твою, а не очередной твой солдат!

— Я предупреждал, — словно не слыша брата, продолжает Эмиль. — Я говорил, что это глупая затея. Тысяча погибших! И это только сейчас — а сколько ещё не доживут до завтрашнего утра?! И именно по тому, что ты император и мой брат, я вообще разговариваю с тобой.

— Да что бы ты делал без меня там, на этом треклятом поле? Я прикрыл твою спину!

— Спасибо, конечно, но перед этим ты сам подставил её под удар!

— Мы захватили теневика! Ты не смог этого сделать за месяц, а тут такая удача! Считай этих людей сопутствующим ущербом.

— Сопутствующий ущерб? — Голос Эмиля опускается до обманчивой мягкости. — Тысяча трупов — сопутствующий ущерб ради призрачного успеха в виде поимки одного-единственная мага Тени? Ты бредишь, брат.

Оглушительный грохот доносится из комнаты, и мы втроём одновременно вздрагиваем, опуская головы. Император рычит от злости, затем следует дребезг бьющейся посуды.

— Как бы я хотел, чтобы это был ты! — кричит Стефан.

— Отмени все запланированные празднества, — спокойно отвечает ему Эмиль.

— Никогда!

— Объяви траур, — продолжает настаивать князь. — Если не думаешь о себе, так подумай о цесаревиче. Не оставляй ему кровавое наследство, не позволяй связать в народной памяти его именины с трагедией.

— Какая разница, что подумает народ! Эти холопы всегда будут нас ненавидеть!

— Сейчас — непременно. Но видя твою скорбь, когда-нибудь они простят.

— Поди вон! Ты не смеешь мне указывать! Лучше разберись с тем, за что ответственен сам. Это твои солдаты не смогли защитить тех людей! Это они начали резню! — От громогласного императорского крика мы ещё больше втягиваем головы в плечи.

— Виновные будут наказаны, уж поверь. С этим я разберусь. Но и ты должен повести себя как истинный император, а не как самодур, не ценящий своих подданных, погибших по твоей же вине.

Дверь распахивается, и на пороге появляется Эмиль. Он стремительно подходит к нам, встаёт передо мной на колени, берёт за руки. Не могу смотреть ему в глаза, кажется, стоит встретиться взглядами, и я разревусь, как пятилетняя девчонка.

— Как ты? — тихо спрашивает князь. Он осматривает моё лицо, его чуткие пальцы ощупывают лоб, правую скулу, наливающуюся синяком, заправляют выбившуюся из причёски прядь за ухо.

— Алиса, он забрал её, — шепчу я. Губы дрожат, но я не позволяю себе удариться в слёзы.

— Знаю. Я найду её, обещаю.

— Это моя вина. Это я уговорила её быть рядом, из-за меня она оказалась на том поле. — Говорю еле слышно, открывая ему те страшные мысли, что гложут меня который час.