Невеста сумеречной Тени

— Вот уж нет, Лия, ты ни в чём не виновата, — тихо отвечает Эмиль. — Вини тогда меня, но никак не себя.

Я всхлипываю, сжимая в ответ его руки. У меня есть все основания обвинять его в сегодняшних бедах, вот только я совершенно не хочу этого делать. Так боюсь услышать ответ, что вовсе не хочу задавать следующий вопрос, но слова сами срываются с языка:

— И мама. Где мама? Папа? Что с Милой?

— С ними всё в порядке. У барона сломана нога, он у целителей. Баронесса и мадам Штейн сейчас с ним. Они отделались только испугом.

От облегчения внутри словно прорывается плотина. Падаю Эмилю на грудь, утыкаюсь в заляпанный кровью и пылью сюртук, захлёбываясь слезами. Он обнимает меня, нежно гладит по голове, шепчет успокаивающие обещания.

В гостиную заходит император. Я порываюсь встать для приветствия, но Эмиль удерживает меня в объятиях. Братья смотрят в разные стороны, будто оба перестали существовать друг для друга.

— Идём, Катарина, нужно готовиться к приёму гостей. — Стефан повелительно протягивает руку.

Женщина покорно поднимается, шелестя юбками. Не сказав ни слова, они выходят из комнаты. Луиза извиняющимся голосом шепчет:

— Я должна идти. Мне так жаль.

Оттёртое от крови кольцо ложится в мою ладонь, и девушка спешно убегает следом за госпожой. Эмиль бережно надевает его обратно, целуя мои пальцы. Я обнимаю его за шею, прижимаюсь ещё крепче. Он — моя единственная опора в этом безумии, а его доброта растапливает лёд вокруг сердца, и я наконец-то могу глубоко вдохнуть.

— Что мы будем делать? — спрашиваю шёпотом, будто боясь чужих ушей.

— Для начала — заберём твою семью и позаботимся о тебе, — негромко отвечает Эмиль. — А завтра я лично допрошу этого мага.

* * *

Мила с рыданиями бросается ко мне, стоит нам с князем только переступить порог подвальной комнаты дворца, отведённой под лазарет. Следом поднимается мама. Она держит отца за руку — над его ногой всё ещё трудятся целители, тёплым светом магии окутывая всю правую голень.

Я с трудом разжимаю пальцы, отпуская Эмиля: он уходит отдавать распоряжения о перевозке раненых в свою резиденцию. Мы расстаёмся на два долгих часа, ожидая сначала, пока целители закончат работу над отцом, а потом помогая другим.

Маменька сама залечивает мой синяк и без вопросов и просьб принимается заживлять чужие раны, не обращая внимания, кто перед ней — простой солдат, лавочник или аристократ. Я следую её примеру, опускаясь на колени возле койки с бледным офицером. У него вспорот живот, внутренности лезут наружу, и только втроём с Отто и ещё одним целителем нам удаётся выдернуть его из лап смерти.

Мила ходит за мной по пятам, ворча под нос, что не дело это, благородной госпоже ковыряться в чужих кишках, но я заставляю её замолчать одним лишь взглядом. Кажется, что та крохотная польза, которую я в состоянии принести своим даром, покупает ещё минуту жизни для Алисы. «Пожалуйста, боги, пусть она будет жива. Я сделаю всё, только сохраните ей жизнь», — вертится в голове мысль, когда я накладываю руки на следующее увечье.

Не сразу замечаю, как после очередного раненого, вдруг начинают трястись пальцы и кружится голова.

— Миледи, вам нужно отдохнуть. — Встревоженный Отто отводит меня в уголок, устраивая на стуле. — Не перенапрягайтесь, пожалуйста, это может скверно закончиться для вашего здоровья.

Покорно кивнув, я жду, когда пройдёт головокружение, и беру в руки чистые полотнища. Повторяю за сёстрами милосердия: рву ткань на длинные бинты, омываю перемазанные грязью лица, кого-то пою водой, поддерживая голову.

Перехожу к очередной койке. На ней лежит парнишка лет шестнадцати, светлые волосы слиплись в колтун, лицо мертвенно-бледное, а в груди зияет рана, которую могла оставить только Тень. Сажусь на краешек, протягиваю руку, но с моих пальцев не срывается ни единой искры Исцеления — резерв выпит до дна. Всхлипнув, подставляю к его рту зеркальце, которое мне выдали сёстры, но гладкая поверхность не запотевает. Боги, за что вы так жестоки? Он же моложе меня всего на пару лет…

Чувствую, как по щекам катятся горячие слёзы. Закрыв веки парня ладонью, натягиваю на его лицо край простыни, а сама сползаю на пол. Не могу так. Не хочу это видеть.

— Лия? — Эмиль обнимает меня за плечи, поднимает, уводит прочь. — Пойдём, нам нужно уезжать.

— Это же совсем ещё мальчишка, — плачу я, утыкаясь ему в плечо.

— Знаю.

— Почему я выжила, а он нет?

— Потому что так распорядилась судьба. Не вини себя ещё и за это. Мы никогда не можем спасти всех. И то, что ты не остаёшься равнодушной к чужим страданиям, делает тебя куда лучшим человеком, чем тех, кто сейчас танцует в главной зале.