Невеста вечности

– Я просто хотел поговорить по-хорошему с ним. И я чувствовал силу в себе. А он даже не предложил мне сесть. Сказал, что паршиво я выгляжу. Он был в смятении, он не ожидал меня встретить через столько лет. И от того, что он встревожился и испугался, он начал вести себя со мной, как прежде, нагло, как начальник с подчиненным, как барин со слугой. Он сказал, что если я рассчитываю на хорошее к себе отношение, мне… мне надо сначала попросить извинения… попросить прощения. Мне! Я сказал, что это ему нужно просить у меня прощения, за то, что выгнал меня, как пса, а я ведь служил ему верой и правдой столько лет. А он искорежил мне жизнь, оставил меня на склоне лет с одной пенсией, без средств к существованию. А он усмехнулся так криво… и спросил: не денег ли я взаймы пришел стрельнуть. И ткнул пальцем на дверь – убирайся вон из моего дома. Из этого дома, который он отгрохал на свои вонючие деньги, которые наворовал, пока мы с женой бедствовали, пока каждую копейку считали, пока моя жена тяжко болела и потом умерла. И я даже последнюю ее волю – быть похороненной в гробу – не смог выполнить. Пришлось сжечь ее в этом чертовом крематории, а она боялась этого хуже смерти, умоляла меня похоронить ее на кладбище. А я сжег ее и прах никак не мог похоронить потом, потому что денег не имел, я даже на ее похороны денег не имел. – Горлов заплакал. – А он, эта старая мразь, издевался там, в своем богатом доме, надо мной и гнал меня… Я не знаю, как это вышло – там лампа стояла с тяжелой мраморной подставкой… Я схватил ее в беспамятстве и ударил его по голове. Разбил переносицу, кровь хлынула, он захлебнулся и так сипло вскрикнул: «Помогите, убивают!» – и повернулся к окну – звать на помощь, и тогда я ударил его снова по голове, и он упал. А я понял, что убил его. Швырнул лампу в камин – я в фильме это видел. И… бежать-то я не мог, но я побежал, пошел быстро оттуда – прочь, прочь, чтоб меня не видели, чтоб меня не поймали. Больше всего я хотел, чтобы сердце мое разорвалось прямо по дороге, чтобы я умер в пути. Но я не умер. Я добрался до санатория. А потом на следующий день появились вы. У меня сердце так и зашлось. Вы сказали, что вы из полиции, что Уфимцев мертв. И я испугался, что вы уже все знаете, что вы догадались – скажете: это вы его убили, мы пришли за вами. Но вы не сказали тогда этого. А я… а мое сердце… Я ведь не притворялся тогда, у меня сердце в груди оборвалось, когда я вас увидел. И потом я все ждал – каждый день, каждую ночь, что вы явитесь. И вы опять пришли, но не за мной, а для беседы. Я держался из последних сил. И снова все ждал – это такая мука, такая нестерпимая мука… Я знал, что вы все равно все узнаете. Я не в силах был больше ждать, трепетать, бояться… Я даже хотел, чтобы вы пришли за мной. Слышите, я не мог больше этого терпеть, это такая мука, хуже смерти – ожидание. А желал, я хотел, чтобы это скорее кончилось.

– Мы приехали к вам тогда в надежде, что вы поможете нам раскрыть убийство, – сказала Катя.

– А я вот и помог, – прошептал Горлов и внезапно начал валиться набок со стула.

Страшилин едва успел подхватить его.

Катя уже мчалась по коридору санатория, призывая врачей.

Глава 49 Шок и трепет

Все закончилось благополучно. Ну, относительно. Горлова откачали врачи санатория и немедленно отправили в местную больницу. А там поставили диагноз – инсульт. Но он остался жив, хотя его частично парализовало. Правда, врачи в больнице заявили, что это временно – месяца через четыре, может, через полгода наступит улучшение. А может, и нет…

Вопрос стоял – куда помещать Горлова после больницы? Дома ведь за ним некому ухаживать, совсем некому. Да к тому же он проходит по уголовному делу обвиняемым в убийстве. Но под стражу, конечно же, никто его не возьмет и в тюрьму не посадит. Речь шла об интернате для престарелых.

Игуменья Евсевия перенесла операцию на сердце и после реанимации находилась в отделении интенсивной терапии. И к ней тоже не пускали никого.

Все это Катя узнала спустя неделю после событий в санатории. А Страшилин как в воду канул – конечно, такое дело – вроде бы раскрытое, и тем не менее куча проблем – ни допросов, ни следственно-процессуальных действий, потому что все на больничных койках.

Смутная судебная перспектива…

«Ну и ладно, – подумала Катя с каким-то невероятным облегчением, – пусть так. Значит, это дело такое. И мы же узнали, кто убийца. Мы все равно все узнали».

Так она и объявила Страшилину и добавила: «Не огорчайтесь, что так вышло, вы же раскрыли это убийство».

Страшилин буркнул: толку-то, уйма канители теперь.

Следует отметить, что разговор этот происходил не в кабинете пресс-центра ГУВД, а на вольном воздухе. Вечером – сырым и ветреным, совсем не располагавшим к прогулкам. Но Страшилин предложил «пройтись» и «где-нибудь отметить окончание дела» – в каком-нибудь уютном кабачке на бульваре. Катя решила согласиться, и они вверх по Никитской улице мимо любимых Катиных кафе, мимо консерватории и театра имени Маяковского двинулись к бульварам.