Катя вспоминала, как когда-то она вот так же брела неспешно этим путем, только спутник рядом шагал другой.
– Теперь все ясно с ними, – сказала она. – Вы правы оказались – в чем-то это дело чрезвычайно простое. Если бы мы, например, располагали более точным заключением патологоанатома о времени смерти Уфимцева, мы бы сразу вышли на Горлова. И если бы соседка, Глазова, так долго не держала рот на замке, мы бы… то есть вы бы раскрыли это дело за сутки. А так пришлось петлять окольным путем до этой часовни и всего прочего. И все же это дело в чем-то представляется мне очень необычным, почти уникальным, неповторимым.
– В чем же его уникальность? – усмехнулся Страшилин.
– Например, в том, что некоторые вещи, которые привлекли сразу наше внимание, оказались совпадением – простым или непростым, случайным или же предопределенным, кто знает. Вот Уфимцев перед смертью читал 23-й стих Иезеекииля про сестер, обещанных Богу, но ставших отступницами. И мы фактически потом с такими отступницами встретились воочию. Но не они, не сестры-отступницы убили Уфимцева. Как трактовать такое совпадение – простое, случайное или предопределенное?
Страшилин молчал.
– И в том, что они все вдруг, в одночасье, через столько лет собрались там, на «Маяке», все вместе – этот монастырь, его игуменья, эти два старика, фактически не поделившие позавчерашний снег… И наши сестры-послушницы, и призрак этого мафиози Везунчика – отца сестры Риммы, и майор ОБХСС Надежда Крылова.
– Жизнь все собирает в одну кучу, – сказал Страшилин, – жизнь распоряжается нами, как хочет.
Катя внезапно вспомнила сестру Римму – ее взгляд, ее тихий, но такой уверенный голос, когда она произносила:
Катя не знала, что в это самое время та, о которой она вспомнила, управляла умело и лихо огромным, похожим на катафалк черным «Лексусом» – он все эти годы, доставшись в наследство от отца, терпеливо ждал своего часа в подземном гараже роскошного столичного бизнес-центра.
Сестра Римма – Маргарита Полторак подъехала к воротам Высоко-Кесарийского монастыря, остановилась и посигналила. Из ворот монастыря вышли сестры Пинна и Инна. Обе уже не в монашеской одежде, а в обычных пальто, правда, весьма скромных. Сняли они и головные платки – у обеих короткие волосы: у сестры Пинны русые, с заметной сединой, у сестры Инны – светлые, как лен.
Сестра Инна катила за собой небольшой чемодан на колесиках, сестра Пинна несла в руках две спортивные сумки, за спиной ее висел еще и рюкзак.
Сестра Римма вышла из «Лексуса» – она покинула монастырь на следующий день после происшествия в Удаленной часовне, не дожидаясь приезда комиссии из епархии. Сестра Инна вынужденно задержалась, потому что к ней в монастырь приехали мать и дядя. Семейный скандал оказался не менее громким, но сестра Инна упорно стояла на своем. И в результате семья объявила ей, что если она не покается и покинет монастырь, то домой может не возвращаться. Сестра Инна и не собиралась каяться, они с сестрой Пинной уже паковали чемоданы.
В этот вечер, сырой и промозглый, возле монастыря – ни паломников, ни автобусов, ни прихожан. Из монастырской кухни приторно пахло свежим пряничным тестом. Сестер-отступниц никто не провожал.
Сестра Римма в джинсах и кожаной куртке – стройная, изящная и ловкая, как истинная балерина, – обошла громоздкую машину и открыла багажник, начала помогать сестрам грузить вещи.
А потом они повернулись спиной ко всем этим куполам и пряникам, к своей прошлой жизни, которой так мало дорожили, и сели в машину.
Они собирались проехать весь белый свет, насколько бензина хватит. Но для начала отъехали недалеко – в сторону старой заброшенной фабрики, к Удаленной часовне.
Сестра Римма достала ключи и открыла ворота, а потом и дверь часовни. Строение по-прежнему оставалось ее собственностью, и она вела себя как хозяйка.
Вместе с сестрой Пинной они вынесли из часовни небольшой ящик, в котором покоился скелет. К этому скелету полицейские в тот раз сразу прицепились – чей, откуда взяли? Но оказалось, что скелет не настоящий, а сделан из полимеров. Такие продаются на интернет-сайтах медицинского оборудования и учебных пособий для медвузов. Сестра Римма вспоминала лица полицейских. Грешно потешаться над глупостью ближних, но сестра Римма не могла удержаться.