— С чесноком? — принюхиваясь, поинтересовался босс.
— Угу, — кивнула я.
— Я же на работе, — заметил он, сопротивляясь как-то вяло и крайне неубедительно.
— Зубы почистите, — зарубая на корню его последние метания, я всунула в руку Люциевича ломоть хлеба с бужениной и добавила: — А еще я вам жвачку дам.
Люциевич шумно выдохнул и, откусив от бутерброда кусок, вдруг блаженно зажмурился, пережевывая его с медлительной неторопливостью.
И вот пока он жевал, делая это невероятно искушающе и соблазнительно, какая-то чертяка (не иначе), подкинула мне в голову недавно прочитанную статейку о том, что мужчины, умеющие получать удовольствие от еды, оказывается, прекрасные любовники. Можно подумать, меня это интересовало.
А предательницу "Марфу Васильевну" почему-то интересовало. Она тут же воспрянула духом и стала энергично сокращаться. Подмигивать, что ли, боссу пыталась?
— М-м, — открыв глаза, одарил меня осоловевшим взглядом начальник. — Прямо как у мамы. Где вы такую вкусную буженину купили?
— Пф-ф. Купила… Я ее сама приготовила.
Шеф перестал жевать, недоверчиво взглянул сначала на бутер, а потом на меня:
— Антипенко, вы готовите?
Нет, он это так произнес, как будто у меня руки, пардон, из "Марфы Васильевны" выросли. На что мы с ней, естественно, возмутились:
— Что за вопрос? Я, в конце концов, женщина.
— Да? А я думал, вы моя божья кара, — типа пошутил босс.
Неудачно пошутил. Я, между прочим, обиделась.
— Поговорите мне. Останетесь без бутерброда.
Босс осмотрительно запихнул в рот остатки мяса, и вдруг нагло прищурившись, поинтересовался:
— А вы и борщ варить умеете?
Ну все. Приехали. Слушайте, вот что с мужиками делает кусок бутерброда. Ой, не надо было его прикармливать. Я ж от Люциевича теперь как от голодной дворняги не отвяжусь. И главное, сейчас свое будущее я могу спрогнозировать лучше любого экстрасекса. Сначала я поведусь на несчастные, но честные собачьи глаза и стану таскать ему сосиски и ливерку. Потом эта зараза будет провожать меня до подъезда, лобызая мне спину все тем же взглядом, нагло сплагиаченным у кота из "Шрека", и, как следствие, однажды он заночует у меня под дверью на коврике. Из-под двери он незаметно проберется в квартиру, а одним прекрасным утром я обнаружу в своей постели его довольно похрапывающую кобелиную морду и грязные лапы.
— А это вы чисто лишь бы спросить, или с тонким намеком на "И только смерть разлучит нас" интересуетесь?
Люциевич поперхнулся мясом и осторожно от меня отодвинулся.
— Вы о чем, Антипенко?
— Ну как же, Антон Люциевич, борщ — это приворотное зелье необратимого действия. Травить им мужика имеет право только законная супруга. И что интересно. Заметьте. У жертв со временем начинается абсолютное привыкание. Поэтому они каждые выходные прутся на рынок, дабы купить свежих ингредиентов для новой отравы. Тьфу. Зелья. Борща, в смысле. Так какой марш будем заказывать? Мендельсона или сразу похоронный?
— Зачем похоронный? — стал сильно тупить шеф.
— Потому что после Мендельсона со мной вы долго не проживете.
Люциевич минуты три переваривал информацию, а потом недовольно пробурчал:
— Антипенко, а по-человечески сказать, что борщ вы готовить не умеете — нельзя было?
Чего ж сразу — не умею? Борщ, милейший, только после свадьбы. А на халяву у нас в столовке только соль, перец и зубочистки дают.
— Антон Люциевич, вы о делах думайте, а не о борще, — постучала пальчиком по стопке бумаг. — Помните. Кто не работает, тот не ест. И вы в банк позвонили?
Люциевич резким росчерком пера поставил свою резолюцию на документе, одарив меня отнюдь не благодарным взглядом.
— Антипенко, вы не референт, а адский Цербер, — возмутился он. — Откуда вы только свалились на мою голову?
— Кто на чью голову свалился — это вопрос спорный. А если быть точной, то и не на голову вовсе. Вы мне "Марфу Васильевну" своим гламурным "гробом" покалечили, и самое малое, чем вы можете загладить свою вину, так это не развалить свой лизинг, потому что как начальник и работодатель вы нас с ней целиком и полностью устраиваете.
Босс округлил глаза и оторопело выдал:
— Я с такой наглостью сталкиваюсь впервые.
— А не надо с нами сталкиваться, — миролюбиво заметила я. — Гораздо продуктивнее с нами дружить.
— Антипенко, почему вы все время о себе говорите во множественном числе? У вас что, мания величия?
— У нас с "Марфой Васильевной" интеллигентное воспитание и серьезный подход к жизни, а манией величия страдают озабоченные халявщики вроде вашего Кобеля Соломоновича — толку мало, зато самомнения хоть одним местом жуй.
— Антипенко, за что вы Асмодея так невзлюбили? Он, между прочим, прекрасный специалист.
— Артист он прекрасный и манипулятор.
— Это вы зря, — фыркнул шеф. — Придется вам как-то налаживать отношения. Тем более что нам вместе сегодня предстоит лететь на международную конференцию по лизингу в Берлин. Так что я отпущу вас раньше, чтобы вы могли собраться в дорогу. Я решил взять вас с собой в качестве помощника.