Невидимая девочка и другие истории

— Ну нет же, — сказал хемуль. — Я не хочу. Я только-только научился говорить «нет». Я пенсионер. Я делаю, что мне нравится. И, кроме этого, ничего делать не желаю.

Он повторил эти слова несколько раз, с каждым разом всё более грозно. Потом встал, прошёл через парк, отпер калитку и начал затаскивать благословенный хлам внутрь.

Дети сидели на высокой полуразрушенной стене, окружавшей хемулев парк. Как воробьи, только молча.

Иногда кто-нибудь из них шёпотом спрашивал:

— Что он сейчас делает?

— Тсс, — шептал другой. — Он не хочет разговаривать.

Хемуль развесил на ветках фонари и бумажные розочки, а всё поломанное прислонил к деревьям повреждённой стороной внутрь. Сейчас он возился с тем, что когда-то было каруселью. Детали не подходили друг к другу, половины не хватало.

— Ничего не получится! — разозлившись, крикнул хемуль. — Только посмотрите! Сплошной хлам и мусор! Нет!!! Вам сюда нельзя, мне не нужна ваша помощь!

По стене пробежал шелест ободрения и сочувствия, но никто ничего не сказал.

Хемуль пытался построить из карусели дом. Он составил лошадок в траву, лебедей опустил в воду, остальное перевернул вверх дном и взялся за дело так усердно, что волосы встали торчком. «Кукольный дом! — горестно думал хемуль. — Хижина отшельника! Мишура на мусорной куче, да и только, шум и гам, как это было всю мою жизнь…»

Хемуль поднял глаза и закричал:

— Хватит глазеть! Бегите к хемулям и скажите, что завтра мне не нужен обед! Пусть лучше пришлют молоток и гвозди, свечи, верёвку и несколько двухдюймовых реек, да поскорее!

Дети в восторге засмеялись и убежали.

— А мы что говорили! — закричали хемули, хлопая друг друга по спине. — Он грустит. Бедняга скучает по своему парку!

И прислали ему всего, что он просил, и даже вдвое больше того, а ещё еды на неделю, десять метров красного бархата, большие рулоны золотой и серебряной бумаги и на всякий случай шарманку.

— Ну нет, — сказал хемуль. — Музыкальному ящику тут не место. Никаких шумных предметов!

— Конечно-конечно, — послушно сказали дети и остановились с шарманкой у калитки.

Хемуль строил и строил. И вскоре поймал себя на том, что ему — нравится. На деревьях, покачиваясь на ветру, сверкали тысячи зеркальных осколков. На самом верху, в кронах, хемуль сколотил сиденья и мягкие гнёзда, где можно сидеть, укрывшись от чужих взглядов, пить сок или спать. А с крепких ветвей свисали качели.

С горками пришлось повозиться. От прежнего аттракциона почти ничего не осталось, поэтому новый получился в три раза меньше. Зато, утешал себя хемуль, теперь никто не будет кричать от страха. В самом конце вагонетки плюхались в ручей — ведь многим это так нравится.

Хемуль пыхтел и стонал. Стоило ему укрепить горку с одного конца, как другой конец падал. Наконец хемуль рассердился и как закричит:

— Кто-нибудь, да помогите же мне! Я не могу делать десять дел одновременно!

Дети спрыгнули на землю и бросились помогать.

С тех пор они всё строили вместе, а хемули присылали им столько еды, что дети могли оставаться в парке целый день.

Вечером они уходили домой, но на рассвете снова стояли у калитки и ждали. А однажды утром привели с собой на верёвке крокодила.

— А он точно не будет шуметь? — недоверчиво спросил хемуль.

— Точно, — сказал хомса. — Сло́ва не скажет. Теперь, когда он избавился от двух лишних голов, он стал довольный и тихий.

Однажды сын Филифьонки нашёл в печке удава. Удав был добрый, и его немедленно принесли в бабушкин парк.

Окрестные жители собирали для хемуля разные диковинки или просто присылали печенье, кастрюли, занавески, карамельки и всякую всячину. По утрам они как одержимые передавали с детьми подарки, и хемуль брал всё, что не производит слишком много шума.

Но входить в парк разрешалось только детям.

Старый бабушкин парк с каждым днём становился всё волшебнее. Посередине стояла карусель — новый дом хемуля. Пёстрая и слегка покосившаяся, она скорее напоминала большой яркий кулёк из-под карамелек, который скомкали и бросили в траву.

Внутри дома-карусели рос куст шиповника, усеянный красными ягодами.

И наконец в один тихий и нежный вечер всё было готово. Готово окончательно и бесповоротно, и хемуля на миг охватила печаль оттого, что всё завершилось.

Они зажгли фонарики и стояли, глядя на свою работу.

На больших тёмных деревьях мерцали зеркальные стёклышки, серебро и золото, всё было готово и ждало своего часа: пруды, лодки, туннели, горка, тележка с соками, качели, мишени для метания дротиков, деревья для лазания, яблони…

— Начинайте, — сказал хемуль. — Но помните, что это не парк аттракционов, а парк тишины.

Дети бесшумно нырнули в волшебный мир, который они сами помогли создать. Только хомса обернулся и спросил:

— Тебе не грустно, что ты больше не будешь компостировать билеты?

— Ничуть, — сказал хемуль. — Я бы всё равно только щёлкал щипцами в воздухе.

Он зашёл в дом-карусель и включил луну из «Павильона чудес». Потом лёг в гамак Филифьонки и стал глядеть на звёзды сквозь дыру в потолке.

На улице всё было тихо. Он слышал только ручьи и ночной ветер.

Его вдруг охватила тревога. Хемуль сел и прислушался. Ни звука.