И я делала уроки. Сплетничала с подружками. Я улыбалась мальчикам, хотя и держала их на расстоянии. Я как будто была Суперменом. Во мне уживались две разные личности. Днем я была Сафайр Мэддокс, не слишком общительная, но в целом вежливая и воспитанная отличница. Ближе к ночи я превращалась в ночное животное, что-то вроде лисы в человеческом обличье. Моей суперсилой была невидимость. Там, на игровой площадке в школе или в классе, все взоры были прикованы ко мне, но ночью меня не существовало. Я становилась невидимкой.
Случайная встреча с Харрисоном потрясла меня на многих уровнях. Звук моего имени на его губах. На тех же губах, которые он облизывал, когда делал то, что делал со мной, когда я была ребенком. По физическому развитию он уже не ребенок, а мужчина, почти взрослый. То, как он возник в полумраке, одетый во все черное. Мысль о том, что он сейчас где-то там, рыщет, где ему хочется, делает то, что захочет. И это было самое главное. Именно это переключило мои мысли от причинения боли себе на причинение боли Харрисону. Казалось, мы делим с ним одну и ту же территорию. Мы оба были невидимы, но видели друг друга в рассеянном свете уличного фонаря, как две лисы. Я подумала, что больше не хочу причинять себе вред из-за того, что он сделал со мной. Я решила, что хочу сама сделать ему больно.
Теперь, куда бы я ни пошла, я искала его. Я знала: тот момент, когда наши пути снова пересекутся, обязательно настанет, это лишь вопрос времени.
Середина января. Собачий холод. Я уснула на клочке земли напротив дома Роана, который теперь казался мне почти родным. Я редко спала, а когда все же засыпала, то быстро, сразу, крепко и глубоко, обычно минут на десять, а иногда и на полчаса. Меня всегда будили звуки. Любой шум. Но эти звуки меня не разбудили. Звуки, которые издавал паренек, пришедший на пустырь в два часа ночи. Он сидел за экскаватором и не видел ни меня, ни мое скромное лежбище.
Он не знал, что я была там. Я тоже не знала, что он был там. А потом я резко проснулась и со странным вдохом, который сопровождает любое внезапное пробуждение, села. Я подняла глаза и увидела лицо – знакомое лицо.
– О господи. – Мальчишка схватился за сердце. – Что за херня?
– Джош? – сказала я.
– Да. Черт. Откуда ты знаешь мое имя? – сказал он.
Я все еще была сонная, и мысли путались в моей голове.
– Я знаю твоего папашу, – сказала я.
Внезапно озябнув, я натянула свой спальный мешок выше.
– Откуда ты знаешь моего отца?
– Я проходила у него терапию.
– Ого, – сказал Джош. – В самом деле?
– Ага, – сказала я. – Более трех лет.
– Тогда почему ты здесь спишь? – спросил Джош.
– Это долгая история, – ответила я.
– Ты бездомная?
– Нет. У меня есть дом.
– Так почему?.. Это как-то связано с моим отцом?
С чего бы начать? Я понятия не имела.
– Ага, – все-таки начала я. – Типа того. Или, по крайней мере, это началось с твоего отца. А теперь тут дело во множестве других вещей. Мне просто нравится быть на свежем воздухе. В помещении мне не хватает воздуха.
– У тебя клаустрофобия?
– Да. Может быть. Но только ночью.
– Ты спишь здесь каждую ночь?
– Да, теперь каждую.
– Так это была ты, – сказал Джош, – здесь, в канун Нового года?
– Ага, – ответила я. – Я была тут. Я пряталась. Вон там, в углу.
Я не знала, с чего это вдруг я стала такой открытой для его вопросов. В нем было что-то чистое, незапятнанное. Я посмотрела на него и подумала, что он меня поймет.
– Так ты слышала наш разговор?
– Слышала. Ты и твой друг собирались заявить о себе. Или что-то в этом роде.
– Ха. Да. Верно. Я думаю, мы понапрасну тратили время.
– Я подумала, вдруг вы задумали стрельбу в школе.
– Э-э-э, – кисло сказал Джош, – нет.
– Ладно. Итак, о чем вы говорили?
– О том, как мы собирались это изменить. В смысле, перестать быть невидимыми. Сделать нас «заметными».
– К черту это, – сказала я. – Серьезно. К черту все. Лучше пусть тебя не видят. Оставайся за кадром. Так будет гораздо лучше.
Мы на мгновение умолкли, затем Джош обошел экскаватор и сел рядом со мной.
– Значит, мой отец? От него был толк? В смысле, он был хорошим терапевтом?
Я пожала плечами.
– Да, в некотором смысле. Но в других – нет. Нет, мне нравились наши сеансы, и он действительно излечил меня от членовредительства. Но он кое-что оставил. Внутри меня. Оно все еще там.
– Что-то? Например?
– Это как рак. Он избавил меня от симптомов, но оставил опухоль.
– Вот дерьмо, – сказал Джош и внезапно добавил: – Я ненавижу своего отца.
Услышав это заявление, я прямо-таки оторопела.
– Правда? Почему?
– Потому что у него гребаный роман.
– Ого. Откуда ты это знаешь?
– Потому что я его видел. Он даже не прячется. А моя мама слишком мягкая, чтобы видеть, что происходит прямо у нее перед носом. В прошлом году они чуть не расстались, и, я думаю, тоже из-за его романа.
– Что значит, ты его видел?