Невидимая река

Я пребывал в полусонном состоянии, сидя в каюте палубной лодки, на которую мы вломились в бухте Каррикфергус; мы — это я и девица, с которой мы встретились в пабе «Доланс» этой ночью.

Я — двадцатичетырехлетний, тощий, бородатый, бледный, с черными вьющимися волосами, по которым плакали ножницы. Девица — симпатичная, рыжая, щуплая и (этого я пока не знал) всего семнадцати лет. Ученица средней школы Каррикфергуса, отличница, она пела в хоре и состояла в каком-то библейском обществе, но при этом балбесничала и была на грани вылета из школы, провалив экзамены, и теперь собиралась в Дублин, чтобы стать певицей, моделью, проституткой или наркоманкой. Так что окончательный разрыв с детством, новые ощущения, глоток ворованного джина вряд ли повлияли на выбор дальнейшего пути.

И нет никакой логической неувязки в том, что двумя неделями позже я уже буду на пути к Соединенным Штатам, дабы расследовать убийство, заведшее в тупик тамошнюю полицию. В этом нет ничего странного, поскольку в действительности я служил детективом в Королевском ольстерском полицейском управлении — полиции Северной Ирландии. Шесть лет работал копом, три из которых детективом, и констеблем-полицейским детективом в отделе наркотиков. Эти шесть месяцев — ключ к разгадке моего нынешнего географического, морального, физического и душевного состояния.

Девица сонно заворочалась и снова уснула. Я погладил бороду и раскурил остаток ее косяка. Никогда до этого не курил травы, ни разу в жизни, ведь это отупляет. Я бы предпочел…

Но это уже другая история. Часть этой, конечно, но всему свое время.

Дождь все не переставал, лил как из ведра. Еще и холодно.

Лодка была отстойная. При чем здесь лодка вообще? А при том, что домой я пойти не мог: мой отец, будь он неладен, как ушел на пенсию после школы, где он преподавал математику, вечно сидел дома. Про ее дом речи даже не шло. Пристань для яхт была оснащена запасным выходом через турникет с «йельским» замком. Проще пареной репы. Ломаешь замок, и перед тобой яхта, тянущая на солидную сумму. Правда, для ночевки вдвоем все они были узковаты. И никакой возможности согреться, кроме как подключить электропитание, но тогда загорится сигнал в доме охраны на берегу. Испытание — плата за соблазн.

Мне было чем заняться, но дождь загипнотизировал меня и погрузил в апатию. Я встал с койки и направился к носу лодки. Чтобы запустить такую лодку, необходимо врубить бак, слить воду, выпустить пар и снова вырубить. Столько усилий! Я спустился в гальюн в трусах-боксерах, футболке и куртке, волоча за собой пуховое одеяло, дрожа от холода и затягиваясь сигаретой. На стене красовалась надпись: «Верьте в Бога и берегите кишечник. Кромвель». Какое-то время я раздумывал. Предполагалось, что это смешно? Мой мозг явно протухал.

Я посмотрел наружу через толстое стекло. Лило неслабо. Серый обложной ливень вроде тех, о которых молятся начальники полиции во время беспорядков. Не то чтобы я об этом сильно беспокоился — нет, меня это больше не волновало. С этим покончено. Отныне я уже не являюсь элементом решения проблемы, будучи частью самой проблемы.

Я ухмыльнулся. Закутался в одеяло. Стоял и курил, прислонившись головой к стенке сортира. Что-то мне все же не давало покоя. Что-то вертелось в голове. Я порылся сначала в памяти, потом в кармане куртки, но ничего не обнаружил.

Утро вечера мудренее, сказал я себе.

Вернулся в каюту и прошел к прокладочному столу. Обнаружил бутылку из-под джина и шоколадку «Кэдбери», оставшуюся с прошлой ночи. Кинул кусочек в рот. Невкусно. Снова протянул руку, отыскал пару косяков, закурил один из них. Забрался в койку и улегся рядом с девицей.

Дурацкая привычка курить в постели, черт подери. Сделал пару затяжек, полминуты не мог прокашляться, после чего сунул окурок во что-то там внизу; хотелось бы верить, что в пепельницу.

Я натянул покрывало на голову и отбросил ногой резиновую грелку, холодную, как дохлый тюлень. Закутался в одеяло поплотнее. Теперь все хорошо — только шуршание утихающего дождя и кап-кап-кап с верхушки грот-мачты по крышке люка. Девица проснулась, захныкала. Я спал…

По мере того как небо над Восточным Ольстером стало расчищаться, над другим континентом, у подножия Скалистых гор, в тысячах миль в глубь Великих равнин распростерлось широкое, заглушающее все звуки снежное одеяло и укрыло рельсы железной дороги, хайвеи, все прочие тропы и тропинки, нелегкие пути душ человеческих. Оно поглотило всех полицейских, ночных сменщиков, аварийных работников, водителей без работы, легионы бедолаг, страдающих бессонницей, выглядывающих из своих окон.

И конечно же убийцу Виктории Патавасти.

Разве что проехало несколько автомобилей, донеслись голоса каких-то людей, проходивших мимо, и наступила зловещая тишина.