Невидимая Россия

Глаза всех слушателей, как по команде, опустились и на лицах появилось выражение зависти, стыда и колебания.

— Тито Руффо! — шепнул Грубилкин на ухо Павлу, — это наверное специально подосланный агент.

Высокий инженер, как ни в чем не бывало, занял свое старое место и было совершенно незаметно, чтобы отношение окружающих к нему сколько-нибудь изменилось. Еще через неделю он навсегда пропал из камеры.

* * *

Павел сидел у того же самого следователя и в том же самом кабинете, как и Григорий за неделю до него. Перед этим Павел долго обдумывал свою тактику и решил, чтобы не запутаться в показаниях, отказаться называть фамилии своих знакомых. — Пусть расстреляют, — решил он с молодым задором — буду терпеть до конца.

Следователь был с ним очень осторожен. Как борцы, с полчаса они обменивались короткими репликами, нащупывая слабые места противника.

— Ваш отец был генералом?

— Мой отец был юрист.

— Как же так? У меня в деле есть показание, что ваша мать называла себя генеральшей.

— Мой отец был юристом и у меня сохранились его документы и фотографии.

— Когда вы начали борьбу с советской властью?

— Никакой борьбы я не начинал.

— Но вы ведь активно религиозный человек?

— Да, я активно религиозный человек, но церковь отделена от государства, а религия частное дело каждого.

— Вы, советский студент-историк, унижались до того, что прислуживали какому-то иподьякону!

— Я был сам иподьяконом и прислуживал архиерею.

— Это безразлично — я не знаю и знать не хочу этих идиотских названий! — черные глаза стали еще более злыми. — Назовите мне своих знакомых.

— Представьте мне сначала обвинение: я хочу знать, за что я арестован.

— Так ты хочешь обманывать советскую власть! Ты запираешься! Мы всё равно всё знаем, ты от нас не уйдешь!

— Коли вы всё знаете, стало быть, и спрашивать меня нечего. Я повторяю: предъявите мне обоснованное обвинение.

— Ну, постой, я тебе покажу! — Следователь выбежал из кабинета.

Через минуту дверь открылась и вошел молодой человек в военной форме без знаков различия. Лицо у молодого человека было сравнительно интеллигентное. Он сел против Павла и тоном снисходительного сожаления начал допрос сызнова. Павел почувствовал тоску и утомление. «Господи, просвети, спаси, помилуй. Дай, Господи, сил правильно отвечать!». Стало легче: внутреннее спокойствие противостояло холодной враждебности окружающей обстановки. Через пять минут Павел понял, что новый следователь совершенно не знает его дела. — Просто хотят утомить, — сообразил он и стал затягивать и комкать ответы, чтобы выиграть время и сохранить силы.

Дверь с шумом растворилась — вошел давешний бледный, черноглазый следователь и высокий, интеллигентного вида мужчина с длинным, горбатым носом и вьющимися волосами. Молодой человек в военной форме незаметно выскользнул в дверь.

— В чем дело? — обратился к Павлу высокий мужчина раздраженным тоном. — Вы отказываетесь давать показания представителям власти, стало быть, вы оказываете открытое сопротивление!

Лицо и глаза первого следователя изобразили священный ужас.

— Я хотел бы, чтобы мне предъявили обвинение.

— Вы обвиняетесь в участии в контрреволюционной организации.

Высокий мужчина сделал вид, что он не может даже допустить возможности каких-либо возражений со стороны такого мальчишки, как Павел.

— Говорите конкретнее. Я нисколько не скрываю своей религиозности и вообще ничего не собираюсь недоговаривать, но согласитесь сами, что прислуживание в церкви во время богослужения не есть контрреволюционная деятельность.

Говоря всё это, Павел заставил себя полностью поверить своим словам и глядел, не отводя глаз, в длинное лицо высокого мужчины. В умных серых глазах следователя появилось удивление и некоторая неуверенность — очевидно чекист не мог себе представить, чтобы такой неопытный мальчишка, как Павел, мог так хорошо врать; самое же главное, полная откровенность в таком предосудительном вопросе, как религиозность, сбивала с толку.

Ничего они как следует не знают, — с радостью почувствовал Павел, — а доносов у них столько, что и разобраться в них, наверное, времени не хватает.

— Да, но почему вы в таком случае отказываетесь давать имена своих знакомых? — следователь, очевидно, торопился, ему некогда было заниматься такими мелочами, как дело группы какой-то там молодежи.

— Очень просто — я взят, очевидно, по какому-нибудь совершенно нелепому обвинению. Если меня держат без всяких оснований, то это могут сделать и с теми, кого бы я назвал… какими глазами я на них потом смотрел бы?

Высокий следователь окончательно убедился, что имеет дело с не вполне нормальным человеком, во всяком случае с чудаком, едва ли в самом деле опасным для советской власти. На лице его явно отобразилось любопытство. Все трое всё еще стояли у стола посередине комнаты. Высокий чекист всё время собирался уходить.

— Дело ваше, — сказал он, следя за эффектом своих слов, — пять лет концлагеря вам всё равно обеспечено; зависит только от вас, сохраните вы жизнь или нет: упорством вы можете добиться только расстрела.