Читаем Невидимая Россия полностью

— И поэтому вы объяснили следователю ГПУ, что боитесь их тайных агентов в среде своих знакомых! Я о вас не сказал ни слова. Благодарите за приговор Чернова и себя самого.

Павел отошел, оставив старика застывшим в удивленной позе.

Однако, неприятно… действительно этот Иван Иванович совершеннейший ребенок. Чего доброго погибнет… Павел дал себе слово даже косвенно не впутывать никого постороннего в конспиративные дела.

Из дальнейших разговоров выяснилось, что Чернов, повидимому, действительно был тайным агентом потому, что именно он однажды встретил Алешу Сапожникова, провожавшего Бориса на вокзал и именно он только спрашивал Алешу о плотном белокуром мужчине в галифе и сапогах. К счастью, Алеша сразу нашелся ответить, что это был случайный знакомый спортсмен, приезжавший из провинции на состязания.

Помимо этого, выяснилось, что другого Алешу спрашивали о Мите. Из вопроса было ясно, что Митя замешан в какую-то большую организацию, составленную из инженеров и вырабатывавшую новую программу.

Глава двадцать третья

ПОПОВ-ОСТРОВ

Попов-остров так близко примыкал к материку, что понадобилось проложить совсем небольшую дамбу, чтобы соединить его железнодорожной веткой со станцией Кемь. Остров был голый, неприветливый, необжитый. Бесконечные штабели серых бревен, серые вышки для охраны, солдаты в серых шинелях, серые, похожие на волков, собаки, серые бараки, колючая проволока. На горизонте, еще не замерзшее в начале декабря, море смыкалось с низким, облачным небом так, что не было грани между далекими волнами и кудлатыми тучами.

Карантинный барак стоял в стороне от лагеря, на самом берегу моря. Навстречу этапу вышел высокий, плотный человек в черной телогрейке. Ветер теребил редкие волосы на большой круглой голове. Обычная перекличка. Григорий стоял в строю и, несмотря на теплую куртку, дрожал от холода. Мужчина в ватной куртке, повидимому, совсем не боялся мороза, шутил и посмеивался.

— Перед тем, как входить в барак, вы пройдете баню и санобработку, — сказал он.

В бане все личные вещи отобрали в дезинфекцию, потом появился длинный парень уголовного вида с машинкой в руке и начал стричь всех по очереди. Стриг он спокойно, не торопясь, начиная с головы, затем переходя на бороды, затем на грудь и так далее — везде, где росли волосы, все места одной и той же машинкой. Кто-то попробовал протестовать.

— Вы папаша, напрасно, не сердитесь… — с насмешливой вежливостью ответил парикмахер. — Если бы вы приехали весной, вас бы тут не так приняли… тут у нас комендант был — «Курилка», так он выстраивал новый этап и сразу начинал к порядку приучать: требовал, чтобы с ним здоровались, на приветствие «Здра» отвечали. Подойдет к строю и крикнет: «Здорово!» — тут парикмахер не без удовольствия выругался, — ну, а этап должен был «Здра» кричать. — «Громче», — орет, — «громче — на Соловках не слышно!». Надоест самому учить, ротного пришлет. Для начала полсуток на морозе постоят, так начинают здорово отвечать. А вы не брезгуйте: она железная, к ней грязь не пристает. Хуже будет, если вши разведутся…

После стрижки жертвы санобработки попадали в холодную баню, где получали полшайки чуть теплой морской воды. Воду выдавал специальный рабочий, столь же словоохотливый и непринужденный в обращении, как и парикмахер.

— Что, воды мало? Это вы с непривычки только так думаете. При «Курилке» у нас который воды попросит, сначала дрыном по спине давали, а чуть что не так, на мороз выставят, да водой вдоволь и обольют. На одних Соловках за одну зиму 17 тысяч уходили…

* * *

На следующий день все вещи были возвращены из дезинфекции измятые, сырые, вонючие. После ночи на голых досках получить пальто и одеяло было очень приятно. Все повеселели, но веселье скоро кончилось. Вечером в карантин прибыл новый этап. Этап состоял из крестьян-белоруссов и шпаны. В бараке сразу стало не хватать места. На двухэтажных нарах лежали так тесно, что приходилось спать на боку и переворачиваться по команде нескольким человекам сразу. Шпана начала безобразничать и воровать. Целая куча оборванной ругающейся молодежи расположилась на полу около печки. Григорий с интересом всматривался в лица вновь прибывших, сидя на верхних нарах. К нему подсел Павел.

— Надо изучать людей и присматриваться к обстановке, может быть, сумеем что-нибудь выдумать — материалу для организации будет много, — сказал он.

Григорий одобрительно кивнул головой. В этот момент дверь в барак растворилась и вошли три стрелка и комендант.

— Пятьдесят человек на работу! — крикнул комендант. — Рабочие получат в обед второе и по 1200 гр. хлеба вместо 600 гр.

Несколько крестьян сразу вышли вперед.

— Граждане! — раздался вдруг голос с нар, расположенных около двери. — Граждане!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее