Невидимая Россия

В маленьком трехоконном домике жила толстая чернобровая хозяйка, женщина лет пятидесяти, восемнадцатилетняя дочка и сын, мальчишка четырнадцати лет. Муж женщины, по слухам, был выслан. На дворе стояла тощая корова и бегало штук шесть кур. Колхоз почти ничего не дал на трудодни и хозяйка соблазнилась возможностью получить от Павла восемь килограммов муки в месяц. За это она предложила клеть — полутемный чулан, выходивший на двор единственным оконцем и не отапливавшийся зимой. На строительстве можно было получить комнату, но это не дало бы возможности переменить работу и одновременно остаться под Москвой. Павел решил переехать в клеть. Скоро он завязал самые дружеские отношения с хозяевами.

Сейчас, идя по деревне и стараясь не обращать на себя внимания, он обдумывал план ухода со строительства.

Соседи уже знали, что Павел работает на строительстве и считали его тоже работником НКВД, — это было выгодно для будущего. Павел тихо поднялся на крыльцо, отворил дверь, вошел в сени и отпрянул от неожиданности: из чердачного люка высунулись две ноги, поболтались в воздухе и на пол легко спрыгнул коренастый, всклокоченный мужик. Увидев Павла, мужик съежился, часто задышал и смешно выпучил зеленовато-серые, заспанные глаза. Дверь в избу отворилась, хозяйка, увидев Павла и мужика, всплеснула руками и взвизгнула. Все трое на мгновение застыли в нерешительности.

— Что же делать! Вы уже, пожалуйста, нас не выдавайте, — заговорила подобострастно хозяйка.

— Кого выдавать? — не сразу понял Павел.

— Это муж мой, — хозяйка заплакала.

— Всё прятала его, прятала, да разве спрячешь, живучи в одном доме!

Оказалось, что муж хозяйки тоже освободился из лагеря, прописался где-то вне стокилометровой зоны и теперь жил в собственном доме на чердаке, прячась от односельчан и жильца. Для него, главным образом, и была нужна мука, получаемая от Павла. Павел в одну минуту учел, что такая ситуация для него крайне благоприятна. Уйдя со строительства и оставшись прописанным в селе, он намеревался поступить так же, как муж хозяйки, только делая следующий прыжок из-под Москвы в самый город. Возможность иметь хозяев сообщниками этого плана ему весьма улыбалась.

— Ну, давайте знакомиться, — сказал Павел весело. — Я сам бывший заключенный и сам такие же штуки выкидывал. Хозяйка, вот деньги, неси поллитра, а мы с хозяином вспрыснем возвращение на родину.

Лед был сломан. Через десять минут Павел сидел в избе на почетном месте, под образами, для виду поднимал наполовину выпитый стаканчик и беседовал с хозяином о политике.

— И как это иностранные державы такое безобразие терпят, — возмущался хозяин, — всё равно Сталин на России не успокоится, всё равно коммунисты по всему миру смуту поднимают и война всё равно будет.

— Иностранцы считают коммунизм нашим внутренним делом: коли правительство не нравится, можно его провалить на выборах, — серьезным тоном возразил Павел.

Хозяин хитро подмигнул:

— Ты не думай, что я мужик необразованный, так ни в чем не разбираюсь. Что они не знают, какие у нас выборы? Заграницей, брат, люди умные правят, не нам чета… это нас в 17-ом году на свободу поймали, — теперь, небось, все видят, какая свобода получилась! Ты мне лучше вот что скажи: как ты насчет Гитлера понимаешь?

Павлу «понимание» Гитлера хозяином было совершенно понятно, но он ответил в прежнем серьезно-шутливом тоне:

— Гитлер борется в равной степени и с коммунизмом и с капитализмом, а от России ему нужна только Украина.

— Ты меня нарочно не путай, — прищурился хозяин, — насчет капитализма ты всё врешь, вот насчет Украины — может быть, но…