Невидимая Россия

— Садитесь. Хотите устроиться на службу? Я думаю, это вам удастся. Знаете, после стольких лет, наконец, сыты, в тепле и все вместе. Паек очень хороший, прекрасная столовая. — Она опьянена роскошью свободной жизни. Господи, сколько ей, бедной, пришлось перетерпеть. — Муж занят целый день — двенадцать, четырнадцать часов, но зато мы вполне обеспечены. Дети учатся, у нас двое и, знаете, самое главное, ничего не боимся. Даже ареста. — Она наклоняется и шепчет это Павлу на ухо: — Тут очень много наших, прежней интеллигенции. Встречаемся, конечно, только в официальных местах, иногда в гости, но, конечно, редко, с оглядкой. Зато сыты, пайка хватает вполне. Я вас сейчас накормлю, не стесняйтесь — мы тоже знаем, что такое голод. Кроме того, я вам дам талон в столовую.

Вы увидите, — совсем роскошная, даже духовой оркестр.

Говорит всё это она быстро, неровно, с каким-то надрывом. Павел понимает ее до самой глубины ее истерзанной души, но ему не по себе. Да, в заключении в некоторых отношениях было лучше.

Григорий уже устроился, но ближе к Волге, далеко от Москвы. Путь ли это в столицу или к капитуляции? Дама разогревает макароны на сливочном масле, дрова в железной печке потрескивают. Павел расспрашивает, где можно найти место, кто из знакомых чем может помочь. Дама знает много, но недостаточно. Муж придет поздно вечером. На работе с ним говорить нельзя. Блат и закон волчьей жизни требуют конспирации.

— Конечно, за нами следят, — говорит дама, — но всё же арестов нет, во всяком случае, неизмеримо меньше, чем на воле. Но следят неусыпно. Одна интеллигентная барышня отбыла три года заключения, не могла нигде устроиться и поступила сюда в управление. Месяц тому назад она от тоски и отчаяния бросилась под поезд. Было целое следствие, выясняли откуда такие настроения. Собирали общее собрание и грозили репрессиями. Ужасно. Некоторые чекисты играют в аристократию: одного зовут Евгений Онегин — представьте себе, какая пошлость. Человек умный, интересный, с интеллигентной внешностью, но как можно называть себя таким именем?

Павел медленно ест белые жирные макароны и, несмотря на голод, не чувствует никакого удовольствия. А что делал бы в таких условиях настоящий Евгений Онегин, может быть, и вправду пошел бы служить в ГПУ, не в вольнонаемные, а в кадры — при его себялюбии и привычке к комфортабельной жизни. Николай вот никуда не пошел. Конечно, он нравственно выше всех нас.

Съев макароны, Павел простился и пошел искать место. Дама заботливо проводила его до двери и сунула талон на обед.

— Не стесняйтесь, мы вполне, вполне сыты.

* * *

Канцелярии разных отделов управления разбросаны по разным местам. Внутри вид обычный, лагерный. Серые бушлаты, черные ушанки, синие с красным фуражки чекистов, простые канцелярские столы — казенщина, отсутствие элементарных удобств и уюта. Много знакомых, но еще больше чужих. Знакомые держатся осторожно, здороваясь и выражая радость больше глазами, чем пожатием рук. У Павла нет технической специальности. Григорий устроился сразу на строящуюся электростанцию; Алексей где-то здесь в управлении работает чертежником-конструктором, он уже освободился и остался вольным на той же должности. Но где может устроиться Павел со своей филологией? В пропаганде? Он сам туда не пойдет, да его никто и не возьмет. На мелкие места типа счетовода или статистика вольнонаемных не берут: там работают исключительно заключенные. Получив несколько отказов, во время обеденного перерыва Павел пошел в столовую. Большое светлое деревянное здание с эстрадой и большим балконом, цветы, целые южные деревца в деревянных бочках, отдельные столики, официантки в чистых передниках. Сытость, довольство и уют. Обедающих в столовой мало: повидимому, большинство предпочитает получать паек на дом. За соседним столиком лейтенант с красными петлицами, Павла покоробило от этого общества. Обед простой, но сытный, мясной, из трех блюд. После обеда опять поиски уже без знакомств, на ура.

Под вечер, случайно зайдя в отдел снабжения, Павел узнал, что нужен помощник начальника снабжения одного из участков недалеко от Москвы. Начальник — заключенный и не может выезжать в город по делам.

Павел никогда не работал по снабжению и знал, что это дело скользкое, но выбирать нельзя, и он согласился. Оформление в районе.