Невидимая Россия

Во время паспортизации из столицы в первую очередь высылали ранее судившихся за контрреволюцию, лиц, лишенных избирательных прав, и лиц без определенных занятий. В маленьких подмосковных городках и местечках скопилось много таких горемык; тем не менее, несмотря на все строгости, в городе осталось еще достаточно людей вроде Николая, освобожденных досрочно или по пересмотру дела, и таких, которые отбывали наказание на вольной высылке. В отдельных случаях было трудно понять, почему одно из лиц одной и той же категории высылалось, другое оставлялось в покое. Громадный полицейский механизм, приспособленный к широким массовым мероприятиям, давал постоянные перебои. Одним из способов попасть в непосредственную близость столицы, в роковую стокилометровую зону, была вольнонаемная служба на канале Москва-Волга, куда охотно нанимали бывших заключенных. И Павел и Григорий морщились при одной мысли об этом. Но Григорий рассказал о трудностях, с которыми он столкнулся в Туле, и это заставило Павла совсем впасть в уныние.

— Я советую тебе — добавил Николай, — как Григорию, съездить в Тулу, получить тамошний паспорт, по возможности без всяких отметок, вернуться и устраиваться на канале, потому что паспорта, полученные в Дмитрове, уже повсеместно известны, как неполноценные.

Григорий подробно рассказал Павлу о своей удаче при получении паспорта, он уже успел узнать, что роковым признаком бывшей судимости являются не какие-либо тайные знаки, а просто ссылка на постановление Совета Народных Комиссаров за номером таким-то, заносимая в графу «на основании каких документов выдан паспорт».

— Если тебе удастся, как и мне, избежать этой пометки — твое дело в шляпе. Самое главное, избежать стандартного указания на судимость.

— Ну, хорошо, — сказал Павел. Ему смертельно не хотелось идти работать в учреждение, руководимое ГПУ. — В качестве кого можно устроиться на канале? Ведь это неприемлемо с моральной точки зрения.

Николай полуопустил глаза:

— Я тебя хорошо понимаю, но если вы всерьез хотите заниматься политикой, то в Москву попадать надо, а без канала этого сделать нельзя. Кроме того, много вполне порядочных людей уже работают там: некоторые в канцеляриях, некоторые в отделе снабжения. Я считаю, что это неприятно, но не неприемлемо.

— А как в дальнейшем, можно рассчитывать на устройство в Москве если, прописавшись, уйти с канала и искать работу в городе?

Николай хитро усмехнулся:

— Если с организацией боевого типа дело идет трудом, то с организацией взаимопомощи вопрос обстоит много легче: десятки, а может быть, и сотни тысяч гонимых, так или иначе, связаны друг с другом и друг другу помогают.

* * *

В этот вечер, лежа в темноте и слушая, как покашливает Михаил Михайлович, Павел долго не мог заснуть. Наконец, он тихо спросил:

— Михаил Михайлович, вы не спите?

— Нет… — Михаил Михайлович протянул руку к ночному столику и зажег маленькую лампочку. Павел увидел строгие правильные черты, казавшиеся еще более строгими от глубоких теней.

— Михаил Михайлович, я хочу попросить у вас совета…

Как бы ему лучше объяснить, что это я не из шкурных соображений. Ведь об организации говорить неудобно… Павел запнулся.

Михаил Михайлович повернул голову и теперь были освещены глаза, большие, черные, совсем как у Алеши, но, как всегда, задернутые завесой сдержанности. Павел чувствовал и знал, что Михаил Михайлович относится к нему почти, как к сыну, и, вместе с тем, он никогда не мог понять старого аристократа до конца — и это его смущало. Михаил Михайлович смотрел на Павла и молчал, и Павел твердо знал, что он не задаст нетерпеливого вопроса, сколько бы времени ни продолжалось молчание.

— Я сейчас решаю очень важный принципиальный вопрос. Я думаю, что моя жизнь и знания когда-нибудь понадобятся России. Для этого мне надо во что бы то ни стало проникнуть в Москву, потому что только в Москве я смогу найти интеллигентную работу и не деградировать. Одним словом, я бы хотел знать ваше мнение о допустимости поступления вольнонаемным на строительство канала Москва-Волга с тем, чтобы уйти, прописавшись в стокилометровой зоне.

— Наша жизнь во вражеском окружении, — ответил Михаил Михайлович медленно, — вообще полна компромиссов… Я думаю, то, о чем ты говоришь, компромисс допустимый.

Интересно, догадывается он или нет, что мы работаем организованно, — подумал Павел.

— А как вы думаете, долго в России продержится еще этот строй?

Глаза Михаил Михайловича стали совсем холодными.