— Конечно, будут стараться вытеснить, но это не так легко сделать: идущие нам на смену выдвиженцы верны партии только до той поры, пока не стали хорошими специалистами, — это одна из самых слабых сторон сталинской машины: интеллигентный человек неизбежно в ней разочаровывается. Таким образом, мы с тобой, может быть, и будем вытеснены из жизни, но нам на смену придут другие. Необходимо только следить за этим грандиозным процессом и впитывать в организацию всё лучшее, что отходит от большевизма.
Павел поднялся по широкой лестнице: лифт, как полагается, не работал. На табличке около входной двери было пять фамилий. Павла мало волновала предстоящая встреча с теткой и братом. Мать, Алеша, тюрьма и лагерь непроницаемой стеной отделили молодое лирическое вчера от мужественного трагического сегодня. Николай, Григорий, покойный Алеша были братьями. Володя стал чужим. Павел не имел права тратить душевные силы на бесплодные попытки воскрешения ушедших теней. Проживет и без меня, надо скорее развертывать борьбу сызнова. Наверно, первое, на что они посмотрят, — это на мою одежду. Поношенные брюки, солдатские башмаки, черная штопанная рубаха — подарок друга-лагерника.
Через дверь было слышно, как прозвенели четыре звонка. Открыла незнакомая дама с глупо завитыми рыжими волосами.
— Я к Андреевым, — ответил Павел сухо на вопросительный взгляд дамы.
В конце полутемного коридора растворилась дверь и на пороге показалась полная фигура хорошо одетого мужчины. Электрический свет из комнаты упал на знакомое, почти не изменившееся лицо. Тяжелые ботинки простучали по плитам паркета. Павел подошел к двери и протянул брату руку. Бледное лицо Володи покрылось краской, в глазах отразилась радость и замешательство. Чтобы сразу остаться без свидетелей, Павел шагнул в комнату и затворил дверь. Володя попятился, не зная, что делать дальше. Павел одновременно увидел полное, постаревшее лицо тетки и влево над ней, на середине стены, овальный портрет матери с горькой полуулыбкой строгих губ. Всё это было так неожиданно, что Павел остановился, не зная что делать. Вдруг лицо тетки исказилось некрасивой гримасой, а глаза наполнились слезами. Она вскочила, порывисто бросилась вперед, обняла Павла и заплакала. Брат Володя подошел сбоку, нескладно обнял и, в свою очередь, всхлипнул.
Павел рассказывал, а на лице тети Лиды менялись выражения сочувствия, страха и стыда.
— Мы тебе посылали посылки через Осиповых. Ты понимаешь, я боялась рисковать жизнью Володи. — Володя при этом опустил глаза и щеки его опять, как давеча, в дверях, покраснели.
Павлу было неприятно, что в сочувствии тетки и брата проскальзывала жалость к «неудачнику», нуждающемуся в материальной помощи.
А что, если спросить разрешения остановиться у них? — с горечью подумал Павел. Испугаются, в глазах забегает подлое враждебное выражение и начнутся разные выдумки, главным образом, для того, чтобы оправдаться в собственных глазах. Нет, лучше уйти, пусть живут, цепляясь за свое мещанское благополучие, пока случайно не попадут в очередной квадрат, взятый властью под обстрел; тогда судьба заставит силой идти на те страдания, которых они так тщательно избегают.
— Что ты думаешь делать дальше? — спросил Володя, с каким-то не совсем понятным чувством глядя на Павла.
Вопрос неприятно ударил по нервам. Что Павел мог на него ответить? Поездка в Тулу, продолжение борьбы, — как всё это казалось ему туманно, неубедительно, несерьезно.
— Пока не знаю, — ответил он коротко. — Направление пришлось взять на Тулу, в Москву всё равно не пускают.
— Почему же ты не написал заранее, куда едешь? Мы бы могли подготовить какие-нибудь адреса, найти какую-нибудь протекцию.
— У меня один товарищ уже туда уехал, — ответил Павел сухо.
Водворилось неловкое молчание.
— Ты, мать, хоть накормила бы его, а то мы разговариваем и разговариваем, а он наверно… — Володя остановился и почему-то не договорил — «голодный».
Тетя Лида быстро встала, еще раз скорбно взглянула на застывшее в суровом отчаянии лицо Павла и вышла из комнаты. Павел сидел неподвижно на кожаном кресле с высокой прямой спинкой, положив руки на ручки, и смотрел прямо перед собой на белую скатерть.
Тягостное молчание прервал Володя.
— Что ты скажешь о Гитлере? — спросил он осторожно.
— Пока я еще не разобрался в этой фигуре, — ответил Павел, вспоминая всё сказанное Николаем и Сергеем Ивановичем, — во всяком случае, это человек, сумевший сломить большевизм в Германии.