Невидимая Россия

Уже собираясь идти на станцию, Павел неожиданно встретил Алешу, брата Григория. Алеша шел около вольнонаемного барачного городка с группой сослуживцев в арестантских бушлатах, но в гражданских кепках и костюмах. После минуты замешательства Алеша отстал от своих спутников и некоторое время они шли с Павлом. Павел чувствовал, что Алеша боится того, что Павел тянет Григория опять на какую-то опасную деятельность и считает это донкихотством. Разговор не вязался. Павел узнал, что Алеша уже освобожден, но не получил паспорта и поэтому в Москве пока не был, что он остается на той же должности, думает получить комнату в городе и надеется, что Леночка приедет летом в отпуск и немного отдохнет после четырех лет работы и нервного напряжения. Павел знал и раньше, что Алеша образцовый брат, но сейчас ему было неприятно чувствовать, что, кроме житейского благополучия, Алеша ни о чем больше не думает.

— Ну, давай, Бог, всякого счастья! — Павел пожал Алеше руку и пошел проститься с так приветливо принявшей его утром дамой. Мужа всё еще не было дома, он задерживается на работе до позднего вечера. Хорошенький мальчик и некрасивая курносая девочка с большими наивными глазами сидели за столом на том месте, где Павел утром ел макароны, и учили уроки.

— Ну, как — устроились?

В голосе дамы тревога и сочувствие.

— Устроился.

В глазах ее вспыхнула искренняя радость: один горемыка нашел временное пристанище. Павлу от этого стало еще тяжелее: из-за пристанища он сюда не пошел бы — он не может сказать это так приветливо смотрящей на него женщине.

* * *

Начальник отдела кадров, пожилой хромой человек с утомленным лицом, дает анкету на двух страницах. Анкета такая же, как в каждом советском учреждении: кто были родители, есть ли репрессированные родственники, есть ли родственники заграницей, служба в армии: царской, красной и белой. Подвергался ли сам репрессиям. Это самый страшный вопрос, но не здесь. Здесь на это не обращают внимания. Зато другой вопрос анкеты «не был ли сам, или кто-либо из родственников лишен избирательных прав?» играет здесь большую роль. Лишенцев не берут. А вот и специфически Гулаговское. Маленькая бумажка: «Обязуюсь ни с кем из заключенных не вступать в личные отношения и обязуюсь не разглашать ничего, что буду видеть на строительстве». Павел подписывает и передает все бумаги хромому мужчине. Ответ будет дан через месяц, но к работе можно приступать сейчас же.

В тот же день Павел сидел в кабинете начальника работ своего участка. Инженер, никогда не бывший сам в заключении, недавно окончивший институт. Через широкий стол поблескивали стекла пенснэ. Мясистый нос, мясистые губы, умные жестокие глаза — с этим человеком Павел не сможет сойтись.

— Мне надо, чтобы вы проявляли должную настойчивость и сообразительность при посещении различных учреждений, через которые снабжается строительство. Ваш будущий начальник очень хороший специалист, но ему еще сидеть четыре года и он не может уезжать со строительства. Я надеюсь, что вы сумеете найти с ним правильный тон.

Вы меня скорее пропишите, — думает Павел, — я тогда найду правильный тон, только меня и видели.

Канцелярия снабжения участка — дощатая барачная комната, наскоро сколоченные столы. Лысый мужчина, лет пятидесяти, Василий Сергеевич Козырев. Лицо желтое. В каждом слове, в каждом жесте нервность и надорванность. Он не знает сначала, как держаться с Павлом, но дружеский тон устанавливается сам собой. Дело ответственное, кляузное. Работа идет под Дамокловым мечом нового срока. Целыми составами подвозится цемент и в то же время часто нехватает гвоздей. Начальники объектов рады свалить вину за возможное невыполнение плана, на снабжение, поэтому все друг друга боятся и каждый заботится только о своем непосредственном деле, совершенно не интересуясь целым.

Глава седьмая «ХОЗЯИН» ДОМА

Павел шел по большой, когда-то богатой деревне, иногда он натыкался на громадные ямы, в которых когда-то были вкопаны чудовищные бочки для засолки огурцов и заготовки капусты, — всё это было заброшено и испорчено… Колхоз!

На строительстве не оказалось свободной комнаты. Павел очень этому обрадовался. Теперь он нашел комнату в деревне, в трех верстах от управления участка. Ходить на работу надо два раза в день: два раза туда, два раза обратно. Четыре раза — двенадцать километров. Купить велосипед Павел, конечно, не мог, да неизвестно, где их и продавали. Надо было работать десять часов в день и тратить на ходьбу больше двух часов, — это было не страшно: два часа в день на поездку на работу тратило большинство москвичей. Самое главное, что, прописавшись в деревне, можно было уйти со строительства и начать новую жизнь.