Второе мое предложение позволило бы нам вернуть инициативу, что уже обсуждалось на более низких уровнях в администрации. Я писал госсекретарю Райс, что мы могли бы пересмотреть соглашение, действовавшее со времен нападения на наше посольство в Тегеране в 1979 г., в соответствии с которым наши интересы в Иране представляли швейцарцы, и негласно предложить иранцам создать новую группу, представляющую наши интересы в Тегеране. В состав такой группы могли бы войти несколько американских дипломатов. В ответ мы позволили бы иранцам создать такую же группу, представляющую интересы Ирана в Вашингтоне, в которую входили бы несколько иранских дипломатов, работающих под контролем представителей пакистанского правительства. Как и участие в работе «Группы 5 + 1», это дало бы нам несколько тактических преимуществ. Я почти не ожидал, что Верховный руководитель Ирана согласится на подобное предложение. Последнее, чего он хотел, – увидеть у нашего дипломатического представительства в Тегеране, укомплектованного гражданами США, длинную очередь иранцев, желающих получить американскую визу. Для аятоллы Хаменеи наше предложение в конечном счете могло стать троянским конем. Но оно неизбежно стало бы достоянием общественности, что способствовало бы усилению наших позиций. Я предложил передать его иранцам через русских, у которых были хорошие каналы связи с Тегераном на самом высоком уровне; к тому же поддержка России была бы крайне важна, если бы нам пришлось вновь просить Совет Безопасности ООН о введении более жестких санкций против Ирана.
В заключение я привел аргумент общего порядка, напомнив о классической концепции ядерного сдерживания, которую госсекретарь Райс, будучи по образованию советологом и занимаясь на своем посту в том числе отношениями с Россией, прекрасно знала. Имея дело с глубоко враждебным противником, раздираемым серьезными внутренними противоречиями, писал я, «для успеха стратегии необходимо идти на тщательно выверенный риск», используя «давление на несколько тщательно выверенных болевых точек; дипломатию, нацеленную на строительство коалиции; вбивание клина между Ираном и его неудобными партнерами и выборочные контакты с режимом, почти полностью вернувшим актуальность концепции Кеннана». Кроме того, указывал я, мы должны одновременно рассмотреть возможность «творческого подхода к подрыву режима, всячески способствующего усилению разногласий между в высшей степени консервативно настроенными руководителями и иранским народом, стремящимся к нормализации отношений с другими странами, в том числе с США»[144]
.Госсекретарь Райс быстро оценила новые возможности. Она понимала, что американо-иранская ядерная дипломатия нуждается в новых инициативах. В ближайшей перспективе такая возможность могла появиться непосредственно на переговорах, когда Хавьер Солана, де-факто министр иностранных дел ЕС, должен был представить Ирану обновленные предложения «Группы 5 + 1». Суть этих предложений сводилась к требованию заморозить иранскую ядерную активность, в том числе обогащение ядерного сырья, в обмен на приостановку санкций, наложенных Советом Безопасности ООН, что создало бы пространство для переговоров о заключении всеобъемлющего ядерного соглашения. Солана изложил этот план в Тегеране в июне 2008 г. Иранцы обещали дать ответ на предстоящей в июле сессии в Женеве. Райс решила получить разрешение президента на мое присутствие на этой встрече, а заодно и его благословение на реализацию идеи создания «секций интересов».
В начале июля, утром, мы с госсекретарем Райс поехали на ее очередную встречу с президентом Джорджем Бушем – младшим, чтобы передать ему наши предложения. Срок его пребывания в президентском кресле подходил к концу, седых волос прибавилось, но присущие ему учтивость и доброжелательность остались прежними.
Когда я вошел вслед за госсекретарем, президент со знакомой с улыбкой воскликнул:
– Бёрнс, дорогой! Хорошо, что вы вернулись в Вашингтон.
Вице-президент Чейни, сидевший на кресле рядом с президентом, не выразил бурной радости в связи с моим возвращением. Мы с госсекретарем Райс уселись на диван рядом с Бушем, и она быстро изложила наши предложения. Президент задал несколько вопросов, касающихся работы «секций интересов». Возможность повлиять на поведение иранцев на переговорах в Женеве он оценивал скептически, но сказал, что оба предложения стóит реализовать. Вице-президент начал было возражать, ссылаясь на то, что мы не должны вознаграждать иранцев своим присутствием на встрече. Но президент прервал его.
– Дик, – сказал он, махнув рукой, – я это знаю, и я к этому готов.
Я подумал, что многое изменилось после первого срока пребывания Джорджа Буша – младшего в президентском кресле и подготовительного периода к войне в Ираке. Дипломатия наконец стала востребованной.